ДМИТРИЙ ЛИХАЧЁВ. ДОБРЫЙ РЫЦАРЬ БЕЗ СТРАХА

Вступление

писатель, публицист (Санкт-Петербург).

Писатель Чингиз Айтматов в гостях у академика ЛихачёваКаждое время сторожит свой Рыцарь без страха и упрёка. «Я себя под Лениным чищу!» — это Маяковский. А мы — при ком выросли, чьих идеалов придерживаемся? Из всех промелькнувших при нашей жизни «портретов» в душе остался, пожалуй, лишь Дмитрий Лихачёв...

Текст статьи

Добрый рыцарь без страха... Валерий Попов, писатель, публицист (Санкт-Петербург).Добрый рыцарь без страха... Идеалы его, что удивительно, не из светлого будущего, которого все мы так долго ждём, а из светлого прошлого, из дореволюционной России. И единственным живым оттуда был он. В нём сохранилось всё самое достойное из того времени, когда купеческое слово не нарушалось (предки его были купцы), а уж дворянская честь ценилась выше жизни (отцу Лихачёва, талантливому инженеру, было пожаловано дворянство, и именно в дворянских традициях воспитывались дети). Один из главных принципов, внушаемых с детства, — «всегда держать спину прямой», в буквальном и переносном смысле слова, и именно таким Лихачёв и был.
Помню, как я впервые столкнулся с Лихачёвым, причём столкнулся буквально.
Мы с моим лучшим другом Гагой Смирновым, аспирантом Института русской литературы, отдыхали, условно говоря, в Доме творчества писателей в Комарово. Мы вышли из магазина с «маленькой» и помчались обратно, перебрасываясь бутылкой. Мы бросали хрупкий сосуд друг другу всё более изощрённо, так, что его всё трудней, почти невозможно было поймать. И, наконец, Гага изощрился — кинутая им бутылочка, звякнув, разбилась о пень. «Я виноват! — Гага рухнул на колени. — И пройду весь обратный путь так!» Когда мы подошли к калитке, она вдруг сама открылась. За ней, держась за ручку, стоял высокий, красивый старик. Гага, на коленях, глядел на него снизу вверх.
— Здрасьте, Дмитрий Сергеевич! — поклонился он. — Проходите!
— Да нет же! Вы проходите, Игорь Павлович! Вы, кажется, спешите? — проговорил с улыбкой мужчина и сделал шаг назад. И Гага так, на коленях, и прошёл. Затем я. И лишь потом этот человек, который неожиданно отнёсся к нам так тепло. Гага стоял, несколько сконфуженно стряхивая сосновые иголки с коленей.
— Это мой научный руководитель, академик Лихачёв, — пояснил он.
— Надо же, какие бывают руководители! — удивился я. — Приятный человек, вовсе не памятник!

Добрый рыцарь без страха... На одной из конференции, посвящённой уже его памяти, вдруг встал один строгий юноша, известный своими высокими моральными требованиями, предъявляемыми, правда, только к другим:
— Я всё же не понимаю, как он уцелел тогда на Соловках, когда всех соседей его по бараку расстреляли? Как-то мне это не нравится!
Потрясающе! Я уставился на него — ему «не нравится»! Может, надо быстренько всё переделать под него, чтобы ему нравилось? Но тогда б не было Лихачёва. Вот незадача!
И таких смельчаков в наше смелое время пруд пруди! Может быть, они простили бы этот «проступок» (неявку на расстрел) кому-то другому, может быть, даже самим себе, но Лихачёву — нет! Что же за крестный путь ему выпал?

Добрый рыцарь без страха... Академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв, фото Юрия Белинского Добрый рыцарь без страха... Академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв Добрый рыцарь без страха... Академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв В философском кружке, который он посещал на последнем курсе университета, революционные перемены не одобрялись, осуждалось разграбление церквей, преследование духовенства. Формальной причиной ареста юного Лихачёва был его доклад о старой орфографии, которую советская власть отменила, а Лихачёв решил вдруг её углублённо изучать. На рассвете 8 февраля 1928 года за ним пришли. Несколько месяцев в ожидании приговора он провёл в политической тюрьме на Шпалерной. Потом был приговор — пять лет лагеря, и его отправили по этапу на Соловки.

 

Добрый рыцарь без страха... В Соловецком лагере особого назначения (СЛОН) массовые расстрелы вовсе не были редкостью, скорее — системой. Прибывали новые заключённые, надо было их размещать, фильтровать, отбирать нужных, а остальных — в расход. В ночь массового расстрела, уклонением от которого правдолюбы попрекали Лихачёва всю жизнь, юный Лихачёв волей случая оказался не в бараке, а в помещении для свиданий, где у него была встреча с родителями. Узнав о расстреле, надо было ему кинуться туда и встать к стенке? Сделали бы так те, кто в мирное время попрекал Лихачёва? Да конечно же нет! Они «смелы» лишь тогда, когда ничем не рискуют. Лихачёв провёл эту ночь за поленницей, в дровяном дворе. Так и поклялся: если выживет, обязательно сделает в жизни что-то значительное. Добрый рыцарь без страха... Академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв Добрый рыцарь без страха... Академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв С каторги Лихачёв вернулся больным, с язвой желудка. Освободившись в 1932-м, он лишь к 1934 году добрался до «приемлемой» должности корректора в издательстве «Наука». В 1935 году он женился. Зинаида, тоже работавшая в издательстве, говорила, что, увидев «бедного каторжника», который круглый год ходил в летних тапочках, прониклась острым сочувствием к нему и сразу же стала энергично его спасать. Через одну знакомую, которая, оказывается, в детстве дружила с тогдашним наркомом юстиции Крыленко, добилась снятия с Лихачёва судимости — и он вроде бы чуть отодвинулся от пропасти. Хотя как знать. Каждое утро управдомы закрашивали в списке на лестнице фамилии жильцов, которых ночью увели, и даже без всяких прежних судимостей.
У Лихачёвых родилась двойня, две девочки, Вера и Люда, и они стали жить вместе с родителями Лихачёва в коммуналке. Лихачёв, чтобы прокормить семью, брал корректуры домой, работал ночами, что приводило к обострениям язвы. И при этом он ещё начал писать своё! «Не высовывайся!» — говорили ему. Но он не послушался. Первая же его публикация в журнале «Язык и мышление» — «Черты первобытного примитивизма в воровской речи» — каторжный опыт! — сразу же удостоилась разгромной рецензии под названием «Вредная галиматья». Но некоторые ведущие лингвисты уже тогда заметили его.
Добрый рыцарь без страха... Фото академика Дмитрия Сергеевича ЛихачеваЗнаменитый в те времена академик Александр Орлов, заместитель директора Института русской литературы, поначалу чуть не подравшийся с молодым упрямым корректором, пытавшимся вносить поправки в его — академическую! — работу, вдруг проникся принципиальностью Лихачёва, потом его эрудицией и талантом, и они стали подолгу беседовать. И когда Лихачёва выгнали из издательства, Орлов за руку привёл его в Институт русской литературы, шикарное здание на берегу Невы, где потом Лихачёв проработал всю жизнь и стал тем, кем он стал…

 

«Для сохранения культуры не так важно иметь университет,
но необходимо иметь библиотеку!»
(Дмитрий Лихачёв).

 

Добрый рыцарь без страха... Академик Дмитрий Лихачёв в соловецком полушубкеДобрый рыцарь без страха... Кандидатскую он защитил в 1941-м — и тут началась война. В армию с острой язвой его не взяли. В блокаду (о которой он оставил самые честные и, пожалуй, самые страшные воспоминания из всех мне известных) его вдруг вызвали в Смольный. Уже зная о мучительной смерти сотрудников, уволенных из института и оставшихся без карточек, Лихачёв был потрясён сытным запахом в коридорах Смольного. Лихачёв получил там особое задание — написать историческую книгу для солдат. Вместе с литератором М.А. Тихановой в невероятно тяжёлых условиях, в осаждённом и вымирающем Ленинграде, он написал книгу «Оборона древнерусских городов».
Книга получилась замечательная — патриотическая, простая, наглядная, примеры из древней истории поднимали дух бойцов, книгу, по воспоминаниям одного из свидетелей, читали даже на Ораниенбаумском пятачке, находившемся почти под непрерывным огнём. Лихачёв уже нашёл свой путь: воспитывать патриотизм на примерах Древней Руси, не касаясь слишком «неоднозначной» современности. Считается, что даже некоторые военные термины, которые применялись потом всю войну: «рвы», «надолбы» — появились именно из этой книги.
Но нет, своим он не стал. Вскоре его вызвали в Большой Дом, предложили патриотично стучать и даже, пугая, отвели в расстрельный подвал. Но старый лагерник Лихачёв знал, что если уж решили расстрелять, то время на убеждения не тратят, и сотрудничать отказался. Тогда ему велели — «обо всём этом молчать». Но Лихачёв иронично ответил, что обещать этого не может, поскольку иногда разговаривает во сне(!).
Его лишили ленинградской прописки, а потом вдруг (не все ведомства работают синхронно) эвакуировали с семьёй в Казань. Там Лихачёв ходил в неотапливаемую библиотеку Академии наук CCCР, носил пузырёк с чернилами в кармане соловецкого полушубка, чтоб чернила не замёрзли, и написал научные труды, определившие его дальнейший успех по возвращении в Ленинград.
В 1952 году он получил Сталинскую премию за статью в сборнике «История культуры Древней Руси. Т. 2». Притом и его, конечно, не могли не коснуться мрачные веяния тех лет, борьба с космополитами. В том же 1952 году в актовом зале Института русской литературы должно было состояться разгромное обсуждение недавно изданных «Посланий Ивана Грозного», где имелась и статья Лихачёва. Однако недавно полученная Сталинская премия, но, главное, уже высокая научная репутация Лихачёва спасли его, а заодно и сотрудника сектора древнерусской литературы Я.С. Лурье, написавшего комментарии к лихачёвской статье. Не все хотели терять такого учёного, как Лихачёв, и опускать научный уровень в институте ниже плинтуса — и «разгром» не состоялся. Однако сотрудник института М. Скрипиль не преминул обвинить Лихачёва в симпатиях к изменнику родины князю Курбскому. Но — опоздали!
Добрый рыцарь без страха... Вскоре после смерти Сталина возник смелый план — провести очередной международный съезд славистов всего мира — в Москве! — после долгого отрыва русских учёных от мирового научного процесса. И одним из активных организаторов съезда сразу стал Лихачёв. Он умел первым сделать шаг вперёд из шеренги.
Академик Дмитрий Лихачёв Академик Дмитрий Лихачёв Академик Дмитрий ЛихачёвВячеслав Всеволодович Иванов, сын писателя Всеволода Иванова, вспоминает: «Среди толпы пёстро и непритязательно одетых знаменитостей Лихачёв выделялся удивительной элегантностью костюма… Это с присущей ему наблюдательностью отметил В.В. Виноградов, шутливо обративший внимание шедших с ним на наряд Дмитрия Сергеевича… Мне запомнился светлый плащ, как-то на редкость ладно сидевший на нём, — погода в тот день была неприветливая, а стройная фигура Лихачёва вся будто светилась... Тот отвечал Виноградову, улыбаясь, но с достоинством, как-бы не желая продолжения шутки… Во внешности и манере держаться Лихачёва было то же несовременное благородство, что и в стиле понравившейся мне его книги».
В этом точном воспоминании ярко проступают характеры двух великих славистов — весёлого, насмешливого, отнюдь не безобидного Виноградова и слегка застенчивого, но твёрдого Лихачёва.
Лихачёв на съезде покорил учёных всего мира не только своими работами, но многих из них очаровал чисто по-человечески. Славист Роман Якобсон, эмигрант, оказавшийся в России после долгого перерыва благодаря усилиям, в частности, и Лихачёва, вернувшись, всем расхваливал Дмитрия Сергеевича. Его восхищало, как хорошо Лихачёв знает буквально каждое здание в Ленинграде, историю города и страны. Но и дома у Лихачёва ему очень понравилось. Он рассказывал, как жена Дмитрия Сергеевича потчевала его разными сортами варенья, приговаривая: «Отведайте этого, оно брусничное…» Та самая естественная старорежимность, которая была одним из главных секретов обаяния Лихачёва, Якобсона пленила и в домашнем его обиходе.
И, как ни странно, совсем другое отношение было к нему в родном институте. Аверинцев вспоминал: «На просвещённого славянофила шли нападки со стороны истинных ревнителей патриотизма, а таких тогда было в институте подавляющее большинство». Успех Лихачёва во всём мире корёжил их: «Космополит! Продал Россию!» И ненависть этой толпы Лихачёв чувствовал всю жизнь.
Добрый рыцарь без страха... Гнездом его, главным местом научной работы оставались скромные комнатки сектора древнерусской литературы, где он сначала был сотрудником, а потом возглавил его, и при нём сектор расцвёл. Брал он туда не всех, а лишь талантливых — и не замеченных в гадостях. «Остров» — так называл свой сектор Лихачёв и очень им гордился. Естественно, что этот «остров избранных» многих раздражал, и море вокруг него отнюдь не всегда было спокойным, накатывались политические и всякие прочие волны.
Если в оборот попадали свои, Лихачёв вставал на защиту. Когда один из сотрудников сектора, Гелиан Прохоров, оказался в опасности из-за переписки с Солженицыным, Лихачёв сам пошёл в Смольный к самому высшему начальству и отстоял Прохорова… «Ага! В Смольный был вхож?» Да. Но другого там вряд ли выслушали бы, а уж тем более услышали. Да, было в нём что-то такое, от чего даже партийные топтуны робели.
Но потом, конечно, так этого не оставляли. Барский гнев не раз обрушивался на Лихачёва. Пытались поджечь его квартиру, но подготовились неважно, выскочили соседи, пришлось бежать. Какой-то гражданин на лестнице напал на Лихачёва, нанёс несколько профессиональных ударов и скрылся… после чего Лихачёв провёл семинар и лишь потом обратился в поликлинику: обнаружили перелом ребра. После чего Лихачёв шутил, что от гибели его спасла папка с рукописью под плащом, смягчившая удары.
Как отвечал Лихачёв на это? Наверное, многим бы больше понравилось, если бы Лихачёв стал борцом с режимом. Но это занятие он считал непродуктивным — можно было использовать время гораздо интереснее — для научной работы. Директором института он не стал, отказывался, так и оставался руководителем сектора древнерусской литературы, хотя был уже академиком. Однако при всех директорах именно он был в институте главным, и все это прекрасно понимали. И когда вдруг сверху прислали абсолютно неподходящего директора, пустого и вздорного, взгляды всех обратились к Лихачёву: спасти мог только он. И он встал, во весь свой немалый рост, и показал свою настоящую силу, демонстрировать которую без лишней надобности не любил. Он поехал в Москву, в руководство Академии наук, и там за полчаса решил вопрос, и вздорный директор вылетел, как пробка. Лихачёв вернулся, естественно, триумфатором… и скромно удалился в свой сектор: только наука, только рукописи Древней Руси!
Именно он, своими трудами, вернул нам из тени, из архивной духоты семь веков древнерусской литературы и прославил главную гениальную вещь — «Слово о полку Игореве», которое не было до него так заметно, и тем самым показал, что Русское государство с высочайшей культурой существует уже как минимум семьсот лет.
Добрый рыцарь без страха... 27 февраля 1963 года намечалось обычное заседание сектора древнерусской литературы, ничего опасного не предвиделось, поэтому Лихачёв, страдающий после операции язвы, позволил себе пропустить одно заседание. Его давний знакомый, московский профессор Зимин, в письме спросил его разрешения сделать на секторе доклад про «Слово о полку Игореве». Не в правилах Лихачёва было что-то запрещать — в секторе царил дух свободы. Подвоха не ждал. Однако подвох готовился заранее. В «Книге посещения заседаний сектора» расписалось 110 человек! Так как Зимин приехал из Москвы, а собрались в основном ленинградцы, это значило, что слух о сенсации, о том, что готовится мина под самого ДС (так называли Лихачёва свои), распространяли именно сотрудники сектора — только они и знали об особенностях предстоящего заседания.
Это и подкосило Лихачёва. Значит, нет никакого замечательного сектора, никакого «острова порядочных людей», чем он так гордился как одним из главных достижений своей жизни. Значит, всё рухнуло — если руками сотрудников его сектора была подведена мина под самое главное, что он сделал! Сенсация действительно взорвала научное общество. Зимин заявил, что в его книге, которую он уже подготовил к печати, находятся неопровержимые доказательства того, что «Слово о полку Игореве» не творение XII века, как утверждал Лихачёв, а всего лишь ловкая подделка, сделанная в XVIII веке. Рушилась концепция Лихачёва, а значит, и о семи веках великой русской культуры и великого государства. Чуть придя в себя, Лихачёв стал обращаться в самые высокие инстанции с требованием… нет, не запретить, а, наоборот, скорей напечатать сенсационную книгу Зимина, чтобы все авторитетные учёные могли с ней ознакомиться и вынести вердикт.
Был 1963 год, оттепель, и все энтузиасты с нетерпением ждали, когда все Деды Морозы и Снегурочки советской зимы наконец растают и превратятся в лужи. И вот пришла очередь Лихачёва растаять. Ликовали молодые слависты, историки, просто молодёжь. Противостоять этому порыву, охватившему общество, и как бы возвращать зиму, и себя в ней, было нелегко. Но Лихачёв со всеми своими оппонентами держался великолепно, спокойно и корректно, что на фоне лёгкой истерики и бессмысленной суеты его соперников смотрелось выигрышно.
Потом Лихачёв выиграл и следующие раунды. В конце концов, на авторитетном собрании учёных в 1973 году полностью разгромил доводы Зимина: «Кто же тот автор, который создал в XVIII веке столь безусловный шедевр?» Разве что Пушкин, но он, увы, лишь родился в XVIII веке, в последний его год, а широко известное, каноническое переиздание «Слова» появилось в 1800 году. Приводились и другие, глубоко научные доказательства подлинности «Слова», основанные на анализе текста. Кстати, ни разу ничем Лихачёв в своём докладе не обидел Зимина, признавая его заслуги в других сферах, и лишь эту его теорию называл ошибочной. Кстати, сам Зимин перед своей ранней смертью от хронической болезни написал Лихачёву покаянное, благодарное письмо.
Лихачёв победил! Причём не административно. Морально. После плановых, спущенных сверху (но всё равно приписываемых Лихачёву) сокращений в секторе вновь возродилась доверительная, честная, творческая обстановка, сохранившаяся, кстати, и после смерти Лихачёва, и сектор просуществовал ещё много десятков лет и породил много блестящих имён. Кстати, один из сотрудников сектора, потом составивший прекрасный сборник воспоминаний о Лихачёве, Евгений Водолазкин, сегодня, пожалуй, самый знаменитый писатель нашей страны.
Добрый рыцарь без страха... Но травля продолжалась, отзвуки её слышатся и сейчас: «Лихачёв ради защиты фальшивого «Слова о полку Игореве», на котором он сделал свою дутую карьеру, загубил и фактически убил настоящего гения — Зимина, который пытался сказать правду!» Некоторым очень хочется, чтобы так было. С особым упорством и наслаждением это говорят люди, которые сами ничего не сделали в жизни. Очевидно, им тоже помешал Лихачёв.
В бурные 80-е и 90-е политика всё-таки втягивала Лихачёва в свою воронку. К нему тогда были обращены все взоры: «Изреките же, наконец, истину! В чём правда?!» Все, наверное, даже знали, чего ждут от него: «Скажите, наконец, самую страшную правду о нашей стране!» Тогда почему-то все жаждали именно этого. И он сказал. Но совсем не то, чего от него, «прогрессивного академика», «вождя интеллигенции», все ждали. Лихачев с женой.

 

«Жизнь — это драгоценный дар,
человек обязан отблагодарить за него природу!»
(Дмитрий Лихачёв).

 

И в 1980 году, когда были так сильны антипатии к СССР (и неотличимой от него в те годы России), в журнале «Новый мир» появляется статья Д. Лихачёва «Заметки о русском». Это был буквально панегирик России и всему русскому... столь несовременный, с точки зрения передовой общественности. Напасти и так терзали его со всех сторон. Чуть позже погибает под колёсами автомобиля его любимая дочь Вера. Следом он заявляет о столь непопулярном тогда русском патриотизме… Опять рискует собой, своим именем ради цели, которую видит только он. Как говорил о себе Лихачёв: «Я не типичный академик. Не хватает чванства». Скорее, в нём преобладали горячность и азарт, невозможность терпеть что-то возмущающее его. А возмущал его поток негатива в отношении России, к её истории, литературе, изучению которой он отдал жизнь! И он выступил.
И репутация его чуть не рухнула. Что за вспышка патриотизма, возмущались многие? Что с Лихачёвым? Стариковское упрямство? Или, хуже того, уже клинические моменты? Или выслуживание перед начальством, желание и дальше получать звания и награды?..
Но зато неожиданно позиция его имела успех на Западе. Имя Лихачёва как знатока России поднялось ещё выше. Известный славист Жорж Нива, давно и тесно связанный с Россией и несколько раз пострадавший за эту связь, восторженно написал после встречи на конференции в Японии: «Дмитрий Сергеевич удивил глубокой внутренней гармонией своего образа, личности, своих идей. Слушая его, все поверили, что ещё есть таинственный «рыцарский орден», который спасёт Россию, красоту и мир: русская интеллигенция… Любимая идея Лихачёва — экология культуры — сводится к этому: как исцелить Россию. Поистине он был новый Карамзин».
В итоге несвоевременный патриот, рискующий у нас своим добрым именем, стал во всём мире самым популярным из всех представителем нашей страны — все университеты Европы наперебой приглашали его. Лихачёв опять выстоял.
И вдруг снова подверг себя риску, в который раз! Были изданы его «Письма о добром и прекрасном», перекликающиеся с «Заметками о русском», сорок шесть писем Лихачёва к молодёжи на общую тему: «Как стать счастливым?». Однажды на отдыхе Раиса Максимовна Горбачёва прочла эту позитивную книгу и сразу же сказала мужу: «Вот кто нам нужен!» Вскоре на встрече с интеллигенцией в Смольном Горбачёв, лидер перестройки, сказав речь, вдруг пошёл через зал и остановился перед Лихачёвым, скромно сидевшим где-то в последних рядах, и обозначая «новую эру» отношений власти и народа, персонально поздоровался с ним.
Добрый рыцарь без страха... И Лихачёв понял, что для неразрывной связи интеллигенции с властью выбрали его, и уже почувствовал, как это будет тяжко, начиная с этого конкретного дня. Только что он вместе с другими приглашёнными в Смольный возмущался, как медленно, с немыслимыми, унизительными проверками их пропускали. И все с надеждой смотрели на Лихачёва: может, хоть он скажет об этом? Но ведь не с этого, наверное, надо начинать диалог с лидером страны, который видит в нём лидера культуры? Да, «барская любовь» «повязала» его больше, чем «барский гнев»... Но он чувствовал, что именно так сделает многое, о чём мечтал, и, уже предчувствуя упрёки «своих», нашёл в себе силы — не отказаться.

 

«Мы редко думаем о смерти, что все здесь на короткое время.
Так расцветает трусость и подлость!»
(Дмитрий Лихачёв).

 

Он соглашается работать во вновь созданном Фонде культуры. В советское время культура была, честно сказать, не в лучшем состоянии… Знал бы он, во что она превратится после него!
Добрый рыцарь без страха... Фонд был создан в 1986 году. Разместился он в помпезном особняке Сергея Третьякова на Гоголевском бульваре, дом № 6. Времена, конечно, были удивительные. Чтобы сейчас, в эпоху развитого капитализма, был отдан учреждению культуры старинный особняк — представить невозможно… Опорой Дмитрия Сергеевича в Фонде культуры были приглашённые им академики, профессора, музейщики, работники библиотек и архивов, университетские преподаватели, художники, артисты, режиссёры, представители церкви, деловые люди.
Поначалу Дмитрий Сергеевич очень гордился этим проектом и даже приезжал в фонд с семьёй — Зинаидой Александровной, Людмилой. Особенно он любил слушать там концерты старинной музыки. Тогда лицо его становилось почти счастливым. Казалось, что всё, о чём он мечтал, получилось!

 

В 1986 году, к 80-летию, Лихачёву присваивается звание Героя Социалистического Труда. Горбачёв упокоился — с культурой теперь всё будет в порядке. Да и с интеллигенцией тоже. Даже, думаю, собственно интеллигенция со всеми её завихрениями властителей не особенно и интересует. Времени нет! Им нужен один интеллигент, образцовый, — вот им они и будут любоваться. Иногда — поправлять. «И считаю этот вопрос решённым!» — как, слегка гортанно, любил говорить эту фразу Горбачёв.
Академик Дмитрий Лихачёв Академик Дмитрий Лихачёв Академик Дмитрий ЛихачёвНа самом деле трения пошли с самого начала. В советское время была шутка: «Что бы обком ни задумал сделать, всё равно в итоге получится ещё один обком». Был назначен внушительный штат с неплохими зарплатами. От денег отказался лишь Лихачёв. Он всю жизнь оставался беспартийным, поэтому руководителем фонда стала Раиса Максимовна Горбачёва. Хотя кто там занимался самым важным — догадаться нетрудно.
Добрый рыцарь без страха... С сотрудниками фонда Лихачёв объезжал заброшенные памятники культуры и приходил в отчаяние, и не только из-за руин… В подмосковном имении Вяземского Остафьево, где гостил Карамзин, работавший там над «Историей государства Российского», был теперь дом отдыха Совета Министров РСФСР, и чинуши устроили в кабинете Карамзина номер люкс с удобствами. Лихачёв с гневом накинулся на них! Те вроде бы поняли, обещали «исправить оплошность». Лихачёв гневался редко, но гнева его боялись.
Именно к Лихачёву в Институт русской литературы приехал принц Чарльз, и именно под его имя передал немалые средства для факсимильного издания тетрадей рукописей и рисунков Пушкина в девяти томах. И это не было просто даром царственной особы «на культуру вообще» — Чарльз и Лихачёв азартно обсуждали предстоящее издание, и Чарльз, разумеется, уступал Лихачёву. Более того, он прочёл книгу Лихачёва «Поэзия садов» и, поскольку сады были и его страстью, пригласил Лихачёва к себе в английское поместье, показывал ему свои сады и внимал комментариям академика.
Лишь Лихачёву доверял глава мировой алмазной компании «Де Бирс» и передавал ему деньги на покупку ценнейших раритетов русской культуры, оказавшихся за границей в частных руках, — и, только чтобы выказать признательность Лихачёву, владельцы раритетов, люди далеко не бедные, соглашались продать главные жемчужины своих коллекций. В фонде состоялась грандиозная выставка русских раритетов, выкупленных за рубежом исключительно благодаря Лихачёву, — старинные иконы, рукописи великих русских писателей. Поэтому так были потрясены чиновники, когда Лихачёв сделал громкое заявление для прессы: все шедевры, собранные фондом, фонду не принадлежат и не могут находиться в его собственности, поскольку принадлежат человечеству.
Добрый рыцарь без страха... Партийный коллектив впал в шок: «Как это? Шедевры фонду не принадлежат? Ради чего же, собственно, они тут столько времени хлопотали? Нет, с этим сумасшедшим академиком каши не сваришь!» И Раиса Максимовна чаще принимала сторону чиновников, а не Лихачёва. Слово «культура» они понимали по-разному. Уже далеко не молодой Лихачёв выдерживал это всё с большим трудом, и однажды, когда Раиса Максимовна стала его поправлять «по вопросу культуры», примерно так, как поправлял Сахарова на заседании Думы её муж, Лихачёв вдруг поднялся и пошёл к выходу. Все замерли. Неужели уйдёт? Какое ж после этого будет доверие их компании?
Немного было тогда людей — пересчитать на одной руке, — кто бы мог занять место Лихачёва в фонде. И ещё меньше было таких, кто бы мог встать и уйти. И совсем никого не было, кто бы мог, как Лихачёв, постоять в дверях, смирить гордыню — и вернуться. И снова сесть за стол. Такой силы и такого терпения не было ни у кого. Поэтому Лихачёв — единственный. Он понимал, что без него здесь будет просто «торговая точка», — и этого допустить он не мог.
А мы тогда, помню, гордые и независимые, сидели в пивной и скептически обсуждали Лихачёва: «Бедный, бедный! Всё время вынужден с царями скучать! Вспомнил бы о нас, грешных! Всё о великом!»
Но зато, понимаем мы теперь, страдал он там не зря. Чего стоит один из последних его подвигов: заставить Ельцина, в своё время приказавшего снести дом, где была расстреляна царская семья, появиться в Петропавловском соборе на захоронении останков расстрелянной семьи! Такое было по плечу только Лихачёву. К Ленинграду с захоронением царских останков вернулся престиж, и он снова стал Петербург. И мы теперь стараемся жить по-петербургски, благодаря Лихачёву, который всё вытерпел, вынес и сделал всё, что считал нужным. А когда Ельцин стал звать Лихачёва на гражданскую панихиду Сахарова, то сказал ему неожиданную вещь: «Обязательно приходите. Вы один незапятнанный».
Но до сих пор звучит и иное. Один принципиальный автор в своей статье даже обозвал Лихачёва диковинным прозвищем «Миллет-баши» и тут же пояснил: «Миллет-баши — это глава группы, ответственный перед султаном за неё». «Миллет» Лихачёв-баши — это русская интеллигенция. Поскольку советская — та же русская интеллигенция, хотя и не на лучшем её этапе. И многие радостно потирают руки!.. Ну что? Распяли?
Академик Дмитрий ЛихачёвНа праздновании 90-летия Лихачёва в Институте русской литературы на сцену вышел великий актёр Евгений Лебедев и вместо славословий, уже утомивших юбиляра, вдруг запел удалую бурлацкую песню «Эй, ухнем!». И Лихачёв, с блеснувшей вдруг за очками слезой, тихо подпел, и постепенно весь зал подхватил и воодушевлённо допел до конца. На панихиде академика Андрея Сахарова: академик Дмитрий Лихачёв, поэт Евгений Евтушенко и другие лица

 

 

НАШЕ ДОСЬЕ: ВАЛЕРИЙ ГЕОРГИЕВИЧ ПОПОВ

Валерий Попов, писатель, публицист (Санкт-Петербург).Известный питерский писатель из поколения «шестидесятников», поэт и сценарист, инженер. Глава Союза писателей Санкт-Петербурга. Дружил с Довлатовым и Бродским.
Родился 8 декабря 1939 года в Казани. В 1963 году окончил Ленинградский электротехнический институт. В 1970 году — сценарный факультет ВГИКа. С 1963 по 1969 год работал инженером.
Печатается с 1965 года. Его произведения переведены на английский, венгерский, китайский, немецкий, польский, чешский языки. Был членом Союза писателей СССР (1969), является членом и президентом Санкт-Петербургского отделения Русского ПЕН-клуба, председателем Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России.
Автор книг «Чернильный ангел» и «Жизнь удалась». Последняя наделала в своё время много шума. Эту фразу — жизнь удалась! — народ тут же присвоил, а люди предприимчивые сделали на ней себе имя и капитал. Достаточно вспомнить знаменитую рекламу: на бутерброд намазана красная икра, а по ней чёрной икрой написано: «Жизнь удалась!»
Добрый рыцарь без страха... Член редколлегии журналов «Звезда», «Аврора», главный редактор журнала «Мансарда» (1996). Лауреат премий им. С. Довлатова за лучший рассказ (1993), фонда «Знамя» (1994), «Северная Пальмира» (1998), «Золотой Остап» (1999).
Является сквозным, сюжетообразующим персонажем в романе-пасквиле Станислава Шуляка «Инферно».
Живёт в Санкт-Петербурге.

 

   
  1. 5
  2. 4
  3. 3
  4. 2
  5. 1

(19 голосов, в среднем: 2.9 из 5)

Материалы на тему

Редакция напоминает, что в Москве проходит очередной конкурс писателей и журналистов МТК «Вечная Память», посвящённый 80-летию Победы! Все подробности на сайте конкурса: www.victorycontest.ru Добро пожаловать!