КОРОЛЕВА ВЮРТЕМБЕРГСКАЯ: «СОН ЮНОСТИ»

Вступление

Королева Вюртембергская.

Записки дочери Императора Николая I
Великой Княгини Ольги Николаевны, Королевы Вюртембергской. Королева Вюртембергская

Текст статьи

Королева Вюртембергская-4... Дочь Николая I, великая княжна Ольга Николаевна (1822-1892), а с 1864 года королева Вюртембергская прославилась в истории России и Германии беспримерным подвижничеством в деле благотворительности и милосердия. Таким историческим личностям, как правило, посвящали стихи и музыкальные произведения, в их честь называли корабли, новые земли и светила. Ботаники и селекционеры также не обходили их стороной в названиях своих открытий. В 1881 году французский селекционер роз Жильбер Набоннанд посвятил королеве Ольге новый сорт – «Reine Olga de Wurtenberg». Эта ароматная роза красного цвета сохранилась в садах и парках Италии, Германии, Франции, США, но в России и Украине, к сожалению, её нет...Королева Вюртембергская-4... В 1846 году дочь Николая I, великая княжна Ольга Николаевна Романова вышла замуж за принца Вюртембергского. Принц наследовал королевскую власть и с 1864 года стал королём Вюртембергским Карлом I, Ольга — королевой Вюртембергской.
На склоне лет королева Вюртембергская постаралась и упорядочить свои воспоминания. Результатом её труда стал мемуарный документ эпохи. Это не просто мемуарный документ. Это свидетельство о том воспитании, которое свойственно было в России XIX века. Мемуары дочери Николая I — Ольги Николаевны — это, по сути, дневник девушки. Первое, что в нём бросается в глаза: огромная разница чувств, отношения к окружающему миру, к окружающим людям девушки XIX века и того восприятия мира, которое мы видим сейчас в наших современниках.
Это Россия, которую мы потеряли!
Королева Ольга прожила 70 лет и умерла в своём замке Фридрихсхафен в 1892 году, уважаемая и любимая всем Вюртембергским народом, по свидетельству авторов предисловия к парижскому изданию её мемуаров.

 

Посвящается моим горячо любимым внучатым племянницам принцессам Эльзе и Ольге Вюртембергским!
Королева Вюртембергская-4... Дорогие дети! Возможно, что в один прекрасный день, когда вы подрастёте, вы захотите узнать, какова была юность вашей Бабушки в далёкой стране, которая является также и родиной вашей матери. Возможно, что тогда уже не будет в живых никого из тех, кто жил вместе со мной, чтобы рассказать вам об этом. Я постараюсь собрать свои воспоминания в одно целое, чтобы вы узнали, какой счастливой была моя юность под кровом отцовской любви.
Моё желание — вызвать в ваших сердцах любовь и почитание к памяти наших Родителей, которых мы не перестанем любить и благословлять до нашего смертного часа. Им мы обязаны жизнью в драгоценном семейном союзе, который представляет собою единственное счастье на земле. Сохраните мой рассказ о нем неискаженным, чтобы отсвет этого тепла согревал вас всю жизнь! Этого желает вам ваша старая бабушка Ольга.

Начато в январе 1881 года.
Закончено 18 января 1883 года.

 

Королева Вюртембергская-4... Дочь Николая I, великая княжна Ольга Николаевна (1822-1892), а с 1864 года королева Вюртембергская прославилась в истории России и Германии беспримерным подвижничеством в деле благотворительности и милосердия. Таким историческим личностям, как правило, посвящали стихи и музыкальные произведения, в их честь называли корабли, новые земли и светила. Ботаники и селекционеры также не обходили их стороной в названиях своих открытий. В 1881 году французский селекционер роз Жильбер Набоннанд посвятил королеве Ольге новый сорт – «Reine Olga de Wurtenberg». Эта ароматная роза красного цвета сохранилась в садах и парках Италии, Германии, Франции, США, но в России и Украине, к сожалению, её нет...Королева Вюртембергская-4... Занятий в эти недели, кроме музыки и чтения, у нас не было. Вместе с Мэри мы читали вслух книгу мадам де Сталь о Германии. С Кости, который не только имел «Историю России», но и хорошо знал ее, мы посещали Оружейную палату, монастыри и музеи. Он был прекрасным чичероне и поражал всех своими меткими вопросами и замечаниями. При этом он также шалил: примерял сапоги Петра Великого, садился на трон Ивана Грозного и надел бы на себя и шапку Владимира Мономаха, если бы ему не помешал Литке. Мы присутствовали при облачении Макария Булгакова (1816-1883) известного знатока церковной истории. Митрополита Московского, который был ректором Духовной академии в Петербурге. Филарет, который возлагал на него большие надежды, принимал участие в этой церемонии.
Адини не могла сопровождать нас: у неё болела нога, и ей пришлось пролежать все время нашего пребывания в Москве на шезлонге. Днём её носили по нашей потайной лестнице наверх к Мама, и она принимала участие в разучивании духовных песен, — это выдумал Папа, с тех пор как узнал от Филарета, что Пётр Великий пел в хоре. Наша часовня была как раз под комнатами Родителей, туалетная Мама даже сообщалась с хорами. Папа, Саша, Мэри и Адини, у которой было прекрасное сопрано, а также Анна Алексеевна и ещё некоторые, пели всю обедню. Алексей Львов сочинил для них песнопения, между ними «Отче наш» и чудесную «Херувимскую», специально для Адини. По воскресеньям, перед обедней, все собирались, чтобы прорепетировать, если нужно было петь новые песнопения к празднику, а главное, прокимен, который имел на все 52 недели года для каждого воскресенья своё собственное название и молитву. У Папа стало с тех пор привычкой узнавать прокимен для следующего воскресенья заранее. Его глаза встречались с нашими, когда пели очередной прокимен, и Саша потом в память этого делал то же, если присутствовал кто-либо из нас, певцов тогдашнего доброго времени.
Королева Вюртембергская-4... При воспоминаниях о Москве я не могу забыть князя Сергея Михайловича Голицына, богатого холостяка, имевшего прекрасную картинную галерею и массу бедных родственников, заполнявших его дом доверху: сестёр, племянниц, подруг этих племянниц, бывших слуг с их семьями, служившими часто по три поколения его семье. Его стол был всегда накрыт на 50 персон. Об этом существовал анекдот: тридцать лет подряд появлялся в обеденный час у него человек, исчезавший сейчас же после десерта. В один прекрасный день его место осталось незанятым. Куда он девался? Никто не мог ответить на это. Кто такой он был? И этого никто не мог сказать. Тогда стали узнавать, куда он делся, и выяснилось, что он умер ночью после своего последнего появления на обеде. Тогда только узнали его имя. Это очень показательно для беспечной патриархальной жизни прежней России. Императрица Екатерина гостила в этом дворне Голицыных в то время, когда перестраивался Кремль. Кресло, на котором она сидела, и письменный стол, за которым она писала, хранились особо и с большим почётом.
Прежде чем мы покинули Москву, у Мэри явилась блестящая мысль, чтобы мы, сестры, из собственных сбережений, по примеру наших предков, учредили какой-либо общественный фонд; начальные училища для девочек оказались необходимыми. Составился дамский комитет, пожертвования со стороны предпринимателей и купцов не заставили себя ждать, так что в течение только одного года открыли 12 школ в разных частях города; они назывались «Отечественные школы» и прекрасно работали.
Королева Вюртембергская-4... 7 декабря, после именин Папа, прекрасным зимним днём, мы покинули Москву. Утром было только 5 градусов мороза, вечером, в Твери, уже 15, а на следующее утро 20 градусов. Люди смазывали лица гусином жиром, чтобы не отморозить нос и уши. Мы были плотно закутаны в шубы, в тёплых валенках до колена и ноги в меховом мешке. Мэри, которой стало дурно от этого закутывания, должна была пересесть в другой возок, где опускались окна. её место в возке Мама заняла Анна Алексеевна; мы весь день напролёт пели каноны и русские песни, музыкальный репертуар Анны Алексеевны был неисчерпаем.
На станциях крестьяне приносили нам красные яблоки и баранки. Анна Алексеевна разговаривала с ними, зная, благодаря своей долгой жизни в деревне, что их интересовало и заботило. Мама очень одобряла это ввиду того, что сама недостаточно хорошо говорила по-русски.
Королева Вюртембергская-4... 10 декабря мы прибыли в Петербург. 17 декабря был пожар в Зимнем дворце. Это случилось вечером. У нас была зажжена по обыкновению ёлка в Малом зале, где мы одаривали друг друга мелочами, купленными на наши карманные деньги. Родители были в театре, где давали «Бог и баядерка» с Тальони. В половине десятого, когда мы как раз собирались ложиться спать, Папа неожиданно появился у нас с каской на голове и с саблей, вынутой из ножен. «Одевайтесь скорей, вы едете в Аличков», — сказал он поспешно. В то же время взволнованный камер-лакей застучал в дверь и закричал: «Горит!.. Горит!..» Мы раздвинули портьеры и увидели, что как раз против нас клубы дыма и пламени вырываются из Петровского зала. В несколько минут мы оделись и сани были поданы. Я ещё побежала в мою классную, чтобы бросить прощальный взгляд на все, что мне было дорого. С собою я захватила фарфоровую собаку, которую спрятала в шубу, и бросилась на улицу. Там меня впихнули в сани вместе с маленькими братьями, и мы понеслись в Аничков. Нас устроили там наспех, где придётся. О том, чтобы спать, не могло быть и речи. Между часом и двумя приехала Мама и рассказала, что есть надежда спасти флигель с покоями Их Величеств. Когда Мама приехала из театра, ей сказали, что мы в безопасности. Тогда она сейчас же прошла к несчастной Софи Кутузовой (дочь петербургского генерал-губернатора, которая была очень слаба после несчастного случая) и очень осторожно сказала ей, что ей придётся переехать. Она оставалась при ней, пока та перенесла вызванный этой новостью нервный припадок, и не оставила её, пока не приехал доктор. Только после этого она прошла к себе, где Папа уже распорядился всем. Книги и бумаги запаковывались, и старая камер-фрау Клюгель заботилась о том, чтобы не оставить безделушек и драгоценностей. Отсюда Мама поехала к Нессельроде, где был приёмный день и где весь петербургский свет столпился у окон, чтобы видеть пламя пожара.
Королева Вюртембергская-4... Когда я поднялась утром в Аничковом наверх к Мэри, она сидела за кофе, перед ней в вазе, как обычно, благоухал её воскресный букет: белая камелия, несколько ландышей и вереск. Россети, бывший камер-паж, теперь офицер Преображенского полка, принёс эти цветы вместе с лорнеткой, бриллиантовыми брошками и другими мелочами, которые лежали на подзеркальнике её туалетной. Он знал все её привычки и трогательно позаботился о том, чтобы все было на месте при её пробуждении. Папа всю ночь пробыл на пожаре. Утром нам сказали, что сгорел весь дворец. В обеденное время мы поехали туда и увидели, что огонь вырывается вдоль крыши, как раз над комнатами Папа. Окна лопнули, и посреди пламени виден был тёмный силуэт статуи Мама. единственной вещи, которую не смогли спасти, так как она придерживалась железной скобой, замурованной в стене.
Когда Папа в театре узнал о пожаре, он сначала подумал, что горит на нашей половине, — он всегда был против ёлок. Когда же он увидел размер пожара, то сейчас же понял опасность. Со своим никогда не изменявшим ему присутствием духа он вызвал Преображенский полк, казармы которого расположены ближе всех к Зимнему дворцу, чтобы они помогли дворцовым служащим спасти картины из галерей. Великому князю Михаилу Павловичу он отдал распоряжение следить за Эрмитажем, и, чтобы уберечь последний, в несколько часов была сооружена стена, единственное, что можно было сделать, чтобы спасти сокровища, так как нельзя было и думать о том, чтобы выносить их.
В это время пришло известие о другом пожаре, в отдалённой части города. Пана послал туда Сашу с частью пожарных, чтобы немедленно помочь несчастным. В это время уже прибывали полки из других казарм. Пришлось поставить заставы, чтобы сдержать толпу. Папа сам назначил генералов, которые должны были на разных этажах и в квартирах следить за спасением инвентаря. В необычайном порядке, безо всякой спешки, как будто речь шла о переезде, солдаты опустошали одно за другим все помещения от мебели, ковров и картин и превосходили себя в проявлениях доблести и ловкости при переноске тяжёлых вещей. Можно было бы до бесконечности рассказывать об этом, так же как и о многом смешном и трогательном, но это завело бы нас в дебри.
Мы опять оказались сбитыми в тесную кучу в любимом гнезде нашего детства Аничковом дворце. Это был счастливейший период моей юности. Мы жили как в русской поговорке: в тесноте, да не в обиде. Теснота делала совместную жизнь более интимной, чем в Зимнем дворце, где квартиры были разделены громадными коридорами. Там невозможно было между двумя уроками быстро пожелать друг Другу доброго утра: следующий преподаватель уже ждал с уроком. И так было во всем.
Королева Вюртембергская-4... Мэри выбрала себе единственную солнечную комнату, бывшую детскую столовую. Она так устроила её, что она служила ей одновременно и кабинетом, и гостиной, и спальней. Низи и Миша, два неразлучных, получили нашу бывшую детскую, тогда как Адини и я получили разные комнаты, потому что я, как пятнадцатилетняя, теперь ложилась позднее. Моя рабочая комната имела окно на площадь, откуда было видно, как проезжал мимо весь Большой свет. Конечно, эта комната стала сборным пунктом для всей семьи. В обеденное время проезжали домой чиновники из своих управлений. Около двух часов выезжал цвет молодёжи, мы любовались выездами и лошадьми и обсуждали всякую мелочь.
К Рождеству я получила свою первую обстановку: письменный стол с креслом (оно ещё существует до сих пор; мой муж употребляет его в своей туалетной, и подобные ему он заказал для всех своих комнат). Драпировка отделяла мой кабинет от рабочей комнаты. Перед столом была стоячая лампа под розовым абажуром. В одном из углов висела картина, которую я получила тогда ко дню рождения: старик в белом одеянии с красным крестом крестоносца. Под этой картиной стоял аналой с крестом и Евангелием. Здесь мы все исповедовались, и Мэри не могла видеть головы старца, не вспомнив о всех грехах, в которых она каялась под пристальным взглядом с темной картины.
Королева Вюртембергская-4... Папа распорядился, чтобы на наш стол употреблялись 25 серебряных рублей: одно блюдо на завтрак, четыре блюда в обед в три часа и два на ужин в восемь часов. По воскресеньям на одно блюдо больше, но ни конфет, ни мороженого. Для освещения наших рабочих комнат полагалось каждой по две лампы и шесть свечей, две на рабочий стол, две воспитательнице и две на рояль. Каждая из нас имела камердинера, двух лакеев и двух истопников. Общий гофмейстер следил за служащими, к которым причислялись два верховых для поручений. У мадам Барановой, кроме того, был ещё писарь для бухгалтерии. К тому те у каждой из нас был свой кучер. Мой Усачёв умер в 1837 году и был заменён Шашиным, который сопровождал меня в Штутгарт. Прекрасный человек, прослуживший мне 37 лет и умерший в 1873 году. Я посещала его во время болезни; ему ампутировали обе ноги, но он все ещё был весел и встречал меня всегда своей всегдашней доброй улыбкой и благословлял меня. Никогда и ни в чём я не могла упрекнуть его. Единственное, что ему ставилось в Штутгарте в минус, было то, что он давал слишком много овса своим русским лошадям.
Наши преподаватели получали 300 серебряных рублей в год и должны были получать эту же сумму пожизненно, как пенсию. Для нашего гардероба было ассигновано 300 рублен до нашего пятнадцатилетия, чего нам никогда бы не хватило, если бы Мама не помогала нам подарками на Рождество и в дни рождении.
На милостыню были предназначены 5000 рублей серебром в год. Остальное из наших доходов откладывалось, чтобы создать для нас капитал. Каждый год Папа проверял наши расходы. После его смерти наш капитал стал употребляться для уделов.
Комнаты Родителей над нами остались теми же, что прежде. После, когда теперь покойный Цесаревич Никс получил Аничков, он все переделал, и это отсутствие уважения к традициям оскорбило меня. Сашка же и Минни (Император Александр III и Императрица Мария Фёдоровна), напротив, относились с уважением к Аничкову дворцу, что делает честь их уму и сердцу. Может быть, будет небезынтересно для истории, если я дам краткое описание комнат наших Родителей в Аничковом, как они были обставлены во вкусе 1817 года.
Королева Вюртембергская-4... Спальня была обита голубым голландским бархатом, вся мебель, в стиле ампир, позолочена.
Туалетная — белая, без ковра, с лепными украшениями на стенах и потолке. Громадное зеркало на подставках из ляписа занимало целую стену. Оно было ещё со времён Императрицы Екатерины Великой. Перед камином стоял туалетный стол. Широкий диван стоял рядом с опущенной в пол ванной. Кроме этого, только несколько шкафов красного дерева и на стенах картины маслом, изображавшие членов Прусского Дома.
Кабинет был обит зелёным, потолок представлял небо в звёздах с двенадцатью женскими фигурами — символами месяцев года. Двойной письменный стол, носивший шутливое название «двуспального», перед ним кресло, у камина второе, для Папа. и ширма, украшенная сценами из «Плиады». На окнах решётки, увитые плющом. Громадная печь, похожая своей формой на саркофаг, уставленная вазами, лампами и статуэтками. Я не знаю, было ли это красиво, но нам все нравилось, и никогда я больше этого не видела. Затем ещё рояль, этажерки, уставленные раскрашенными чашками (самый изысканный подарок того времени, маленькими античными вазочками и безделушками. Прекрасные старые и новые картины висели по стенам. Мою любимую картину «Святое Семейство» Франчески, к моей большой радости, я увидела потом, в салоне Минни, стоящей на мольберте. Я не помню, что стало с обеими картинами Грёза: девушкой, смотрящейся в зеркало, и другой — с девушкой, играющей на флейте.
Королева Вюртембергская-4... Будуар был очень мал, в нем помещался один диван и письменный стол с альбомами. Вот и все. Сюда Мама приходила в часы, когда хотела быть одна перед Причастием, здесь велись Родителями интимные разговоры и здесь же, перед прекрасным бюстом Королевы Луизы (Рауха), нас благословляли перед свадьбой, 10 марта, в день рождения её матери, Мама украшала этот бюст венком из свежих цветов. Над письменным столом висели два ангела Сикстинской Мадонны, голова Христа, написанная мадемуазель Вильдермет (швейцаркой, гувернанткой Мама), два портрета — Саши и Мэри, акварелью, затем рисунок солдата-гвардейца, написанный Папа на дереве, и кое-что священное по воспоминаниям, совершенно независимо от художественной ценности. Сидя на ковре, мы читали в этом маленьком будуаре, особенно в Великий пост, английскую детскую повесть об Анне Росс, маленькой верующей девочке, умершей ребёнком, и каждый раз, как рассказ приближался к развязке, мы плакали горькими слезами.
Затем надо упомянуть библиотеку с простыми шкафами, затянутыми серой тафтой.
Туалетная Папа — такая крошечная, что в ней с трудом могли передвигаться три человека, стены увешаны военными сценами и английскими карикатурами. Библиотека Папа была устроена так же, как библиотека Мама, с той только разницей, что в ней над шкафами висели портреты генералов, с которыми он вместе служил. И наконец кабинет Папа — светлое, приветливое помещение с четырьмя окнами, два с видом на площадь, два — во двор. В нем стояли три стола: один — для работы с министрами, другой — для собственных работ, третий, с планами и моделями, служил для военных занятий. Низкие шкафы стояли вдоль стен, в них хранились документы семейного архива, мемуары, секретные бумаги. Под стеклянным колпаком лежали каска и шпага генерала Милорадовича, убитого во время бунта декабристов 14 декабря. Затем ещё портрет принца Евгения Богарне, рыцарский характер которого нравился Папа, как пример верности, не пошатнувшейся даже в несчастии. Когда Папа страдал головной болью, в кабинете ставилась походная кровать, все шторы опускались, и он ложился, прикрытый только своей шинелью. Никто не смел тогда войти, покуда он не позвонит. Это длилось обычно двенадцать часов подряд. Когда он вновь появлялся, только но его бледности видно было, как он страдал, так как жаловаться было не в его характере. Если ему хотелось несколько рассеяться между работой, он выбывал к себе Орлова или Эдуарда Лдлерберга, брата Жюли Барановой и товарища его детских игр.
Орлов был мне знаком с детства, но я совершенно его не знала, никогда не обменялась с ним ничем, кроме самых банальных слов. Он выглядел очень молодцевато, был затянут, как во времена Императора Александра I, напудрен и подтянут. Он очень тяготился своей женой, которая была набожной плаксой, он же любил ухаживать. В конце концов он кончил тем, что попал в руки известной кокотки, расточавшей милости от его имени. Последняя очень вредила ему, лично же он был безупречен. Папа очень ценил его, так как он был прекрасным и понятливым работником. Мама же его недолюбливала. Имя Орлова останется неразрывным с царствованием Папа. Всегда добродушный, всегда благодушный, он был желанным гостем у нас. Папа постоянно дразнил его и называл «mauvais sujet» (шалопаи (фр.)).
Королева Вюртембергская-4... Часто приходилось искать его по крайней мере полчаса, прежде чем сесть за стол. Заботу о собственном доме он предоставил своей жене. Он явно предпочитал наш дом своему собственному, не испытывая при этом никаких угрызений совести. Орлов принадлежал к тому типу русского человека, который сам по себе полон противоречий. Временами он мог совершенно распускаться, не одевался по целым дням, ходил в старых ночных туфлях, не брал в руки ни книги для чтения, ни одной бумаги. Но если дело шло о каком-нибудь поручении, которое давалось ему, — его старание и умение тонко вести самые сложные переговоры не знали себе равных. Во всех ситуациях он сохранял свободу своего ума, мужество и твёрдость, при этом не был ни дипломатом, ни солдатом. Он обладал тем, что отличает русского человека, — «готов ко всему, чего потребует Царь».

 

 

1838 ГОД

Королева Вюртембергская-4... Эта зима была последней светской зимой для моих Родителей. Из любви к Саше и Мэри, которые не могли жить без развлечений, мы выезжали ежедневно, будь то театр или же балы. Иногда устраивались спектакли во дворце, и я могла, если не было ничего предосудительного содержании пьесы, в виде исключения присутствовать при её постановке. Примерно двадцать балов, в том числе и dejeuners dansaiils (детские балы, буквально: завтраки с танцами (фр.)), на которых появлялись мы, все семеро: Саша — в казачьем мундире, Мэри — в бальном туалете, Адини и я — с лиловыми бантами в волосах, она — в коротком платьице и кружевных штанишках, я — в длинном платье, с закрученными локонами, — состоялись этой зимой. Я была уже ростом с Мама. Кости появлялся в матросском костюме, два маленьких брата — в русских рубашках.
В два часа, после обеда, за которым подавались блины с икрой, начинались танцы и продолжались до двух часов ночи. Чтобы внести разнообразие, танцевали, кроме вальса и контрданса, танец, называвшийся «снежной бурей», очень несложный. Его ввёл Пётр Великий для своих ассамблей, которые он навязал боярам, державшим до тех нор своих жён и дочерей в теремах. Когда темнело, зажигались свечи в люстрах. Это было в то время, когда танцы, и особенно мазурка, достигали своего апогея. Никогда на этих празднествах не присутствовало больше ста человек, и они считались самыми интимными и элегантными праздниками. Только лучшие танцоры и танцорки, цвет молодёжи, принимали в них участие. В пять часов бывал парадный обед, после которого появлялись ещё некоторые приглашённые. Мама тогда немного отдыхала, меняла туалет и появлялась, чтобы поздороваться с вновь прибывшими. После этого общество следовало из Белого зала в длинную галерею, и празднество продолжалось с новым воодушевлением. Мама любила танцевать и была прелестна. Лёгкая как пёрышко, гибкая как лебедь — такой ещё я вижу её перед собой в белоснежном платье, с веером из страусовых перьев в руках.
Королева Вюртембергская-4... Папа танцевал, в виде исключения, только в кадрили. Его дамами были мадам Крюднер, княгиня Юсупова и Лиза Бутурлина, последняя очень красивая, любезная и естественная. В воскресенье перед постом на Масленице, ровно в двенадцать часов ночи, трубач трубил отбой, и по желанию Папа танцы прекращались, даже если это было среди фигуры котильона. Я уже упомянула, что Папа принимал балы как неприятную необходимость, не любил их. Ему больше нравились маскарады в театре, которые были подражанием балам в парижской «Онера». Как Гарун аль-Рашид, он мог там появляться и говорить с кем угодно. Благодаря этому ему удавалось узнать многое, о чём он даже не подозревал, в том числе и о недостатках, которые он мог устранить, и о необходимости кому-то помочь и даже облегчить чью-нибудь участь, так как ему случалось слышать о том, что Родители иногда выдавали своих детей замуж или женили, руководствуясь только материальным расчётом. Это было так прекрасно в Папа, что он всех людей оценивал по себе самому. Этим он действительно притягивал к себе людей. Кто пользовался его доверием, тот пользовался им неограниченно. Конечно, были и разочарования, — в конце концов, нет совершенства, — но ему было приятнее разочаровываться, чем жить не доверяя.
Королева Вюртембергская-4... На одном из этих маскарадов Папа познакомился с Варенькой Нелидовой, бедной сиротой, младшей из пяти сестёр, жившей на даче в предместье Петербурга и никогда почти не выезжавшей. Её единственной родственницей была старая тётка, бывшая фрейлина Императрицы Екатерины Великой, пользовавшаяся также дружбой Бабушки. От этой тётки она знала всякие подробности о юности Папа, которые она рассказала ему во время танца, пока была в маске. Под конец вечера она сказала, кто она. Её пригласили ко Двору, и она понравилась Мама. Весной она была назначена фрейлиной.
То, что началось невинным флиртом, вылилось в семнадцатилетнюю дружбу. В свете не в состоянии верить в хорошее, поэтому начали злословить и сплетничать. Признаюсь, что я всегда страдала, когда видела, как прекрасные и большие натуры сплетнями сводились на низкую степень, и мне кажется, что сплетники унижают этим не себя одних, а все человечество. Я повторяю то, о чём уже говорила однажды: Папа женился по любви, по влечению сердца, был верен своей жене и хранил эту верность из убеждения, из веры в судьбу, пославшую ему ее, как Ангела-Хранителя.
Королева Вюртембергская-4... Варенька Нелидова была похожа на итальянку со своими чудными темными глазами и бровями. Но внешне она совсем не была особенно привлекательной, производила впечатление сделанной из одного куска. Её натура была весёлой, она умела во всем видеть смешное, легко болтала и была достаточно умна, чтобы не утомлять. Она была тактичной, к льстецам относилась как это нужно и не забывала своих старых друзей после того, как появилась ко Двору. Она не отличалась благородством, но была прекрасна душой, услужлива и полна сердечной доброты. Она подружилась с Софи Кутузовой, дочерью петербургского генерал-губернатора. Из-за несчастного случая последнюю подвергали различным лечениям, как-то: подвешиванию, прижиганию калёным железом и другим мучениям, так что она долго была полуумирающей. Она кричала день и ночь от боли, покуда Мандт (лейб-медик) не услышал о её болезни и не стал лечить её другим методом, который в конце концов, после долгих лет, исцелил её. Мама, которая очень любила мать Софи, часто навещала её из сострадания. Софи платила ей благодарностью и называла её матушкой. Она носила развевающиеся платья, чтобы скрыть своё убожество. Правильные черты её лица напоминали римлянку. Варенька и Софи жили дверь в дверь. Обе почти не выезжали и имели собственный круг знакомых. Я заметила, что женщины такого типа нравились деловым мужчинам, как так называемые «душегрейки». Папа часто после прогулки пил чай у Вареньки; она рассказывала ему анекдоты, между ними и такие, какие никак нельзя было назвать скромными, так что Папа смеялся до слез. Однажды от смеха его кресло опрокинулось назад. С тех пор кресло это стали прислонять к стене, чтобы подобного случая не повторилось.
Королева Вюртембергская-4... После этого отступления я возвращаюсь к воспоминаниям 1838 года. Адини в то время была все ещё ребёнком, так что ей доставляло удовольствие играть и шалить с маленькими братьями. Таким образом, я была лишена сверстницы, с которой могла бы быть откровенной. После начала поста был конец всем празднествам. Только немногие приглашённые собирались по вечерам у Мама в зелёном кабинете, где по большей части читали вслух. Между этими гостями часто бывали княгиня Барятинская со своей дочерью Марией. Её застенчивость и скромность показались мне родственными, и вскоре мы подружились. Она была серьёзной и глубоко верующей. Дружба между нами была такой, о какой я всегда мечтала: она облагораживала наши натуры. Мы обе были полны идеалов соответственно нашему возрасту и при всей нашей сдержанности очень мечтательны. Мы особенно ревниво оберегали наши желания, мысли и идеи от постороннего взгляда. Мария Барятинская была блондинка с черными бровями, её взгляд, если она кому-нибудь симпатизировала, был полон тепла, которого я не встречала ни у кого, кроме Императрицы Марии Александровны (жены Императора Александра II), возможно потому, что я искренне любила обеих.
Ростом Мария Барятинская была такая же, как я. Когда она распускала волосы, они покрывали ей колени, косу же она обвивала три раза вокруг головы и скрепляла её золотой шпилькой. Я вспоминаю одно празднество в день рождения Папа в Петергофе. Несмотря на то что Барятинские жили в девяти вёрстах оттуда, она приехала со свежими цветами в волосах. Большинство цветов было ещё в бутонах, и в тепле, во время танца, они распустились. Портрет известной художницы Робертсон запечатлел её во всей её прелести, играющей на рояле. В 1841 году она вышла замуж за Михаила Кочубея, а восемнадцать месяцев спустя се не стало. Она скончалась от зловещей лихорадки в несколько часов. Как коротка была эта дружба! Но след её остаётся неизгладимым в моей душе. Её сестра Леонилла, будущая княгиня Витгенштейн. была также очень привлекательна, но её красота была земная, в то время как Мария походила на ангела. В Марии я нашла отголосок меня самой, и эта четырёхлетняя дружба была прекрасна.
Королева Вюртембергская-4... Весной этого (1838) года здоровье Мама пошатнулось. Она страдала кашлем и несварением желудка. Лейб-медики Маркус и Раух были в горе и отчаянии. Пригласили на консилиум Мандта (по-моему, очень неудачный шаг). С того дня, как он появился, стало доминировать его мнение, тяжёлое, деспотическое, как приговор судьбы. На Папа он имел огромное влияние, я бы сказала, прямо магическое. Папа слушался его беспрекословно. Мандт нарисовал ему будущее Мама в самых черных красках. Его методой было внушить страх, чтобы потом сделаться необходимым. Мама он прописал следующее лечение: ничего жидкого, никаких супов, зато ростбиф, картофельное пюре. молочную кашу, кожуру горького апельсина. И это неделями! Затем стали говорить о курсах лечения за границей, в Зальцбрунне или Креите. Как только Папа услышал об этом, он помрачнел, но на Мандта это не произвело никакого впечатления. «Вы, Ваше Величество, поедете в это время в Теплиц и полечите Вашу ключицу, в то время как мы будем лечить Императрицу, с мая по сентябрь». Это были его слова, и так он тогда и поступил.
Теперь был черед Адини представиться Дедушке. Маленькие братья, которые стали очень красивыми мальчиками, и Саша должны были сопровождать Родителей. Кости плавал в это время в Балтийском море. Мэри же и меня Родители не хотели брать с собой, чтобы не выставлять нас напоказ как невест. Семейная жизнь была нарушена! Вместо уюта в Петергофе, все были разрознены.
Королева Вюртембергская-4... Саша уезжал с тяжёлым сердцем. Он был влюблён в Ольгу Калиновскую (польская дворянка, фрейлина) и боялся, что во время его отсутствия её выдадут замуж. В мае поехали в Берлин. Адини писала с дороги интересные письма, полные метких наблюдений и юмора. Из Берлина Саша поехал в Стокгольм, где появился неожиданно и Пана, чтобы повидаться со старым королём. Этот визит вызвал необычайное внимание в Европе. Саша посещал исторические места, такие как Грипсгольм и Дроттингхольм, поехал и в Копенгаген к королю Фридриху и, наконец, в Ганновер, где он тяжело простудился.
Вместо того чтобы продолжать путешествие, он должен был ехать полечиться в Эмс, затем на виноградное лечение у озера Комо и наконец провести зиму в Италии.
Мэри и я оставались в Петергофе на попечении князя Голицына и графини Строгановой, которая незадолго до того была назначена обер-гофмейстериной. Она с молодости была дружна с нашими Родителями и обладала массой замечательных качеств. Мэри же и я находили, что она пахнет вялыми цветами, и настолько сильно, что это затемняло все её хорошие качества. Её сын Григорий, в то время юнкер Артиллерийского училища, стал потом вторым мужем Мэри. Наша жизнь была довольно весёлой; на лошадях ли, пароходом или верхом, мы выезжали почти каждый день после обеда. До обеда каждый делал что хотел, затем мы завтракали все вместе в Садовом зале, где и составлялись планы на следующий день. В день рождения Мэри был устроен деревенский праздник. Ей поднесли хлеб-соль, фрукты и мёд. Парни и девушки в народных костюмах пели народные песни и такие, которые были специально разучены к этому дню. Она была тронута до слез и несколько раз повторяла, что никогда не покинет Отечества.
Королева Вюртембергская-4... На следующий день была предпринята поездка на крестьянских телегах в колонию швабов. Пятьдесят лет назад там поселили вюртембержцев из Гейденгейма, и они сохранили не только свои костюмы и язык, но и архитектуру своих домов, своей школы и кирки. Что их бывшая родина станет потом моей, я в то время не могла ещё и подозревать.
Почти каждый день был заполнен развлечениями: французский театр, любительские спектакли, живые картины и танцы. Правда, я разговаривала иногда с приятными людьми, но мне недоставало общества Мама, которая не любила ничего неестественного и вокруг которой всегда была благодушная и здоровая атмосфера. Тут процветали лесть и подделывание под нас. Поэтому я чувствовала себя гораздо счастливее со своим роялем и книгами.
Совершенно неожиданно пришёл приказ, чтобы мы грузились на «Геркулес» в сопровождении князя Меншикова и Сесиль Фредерике. Дедушка просил Папа доставить ему удовольствие видеть также Мэри и меня. Папа согласился не особенно охотно и дал нам знать, что мы должны быть 30 августа в Потсдаме. Но шторм на море вблизи Готланда задержал нас, а порванный парус заставил зайти в Ревель. Мой шестнадцатый день рождения праздновался в замке милейшей семьи Модем. Из Мемеля мы отправились дальше в Потсдам почтовыми лошадьми. Несколько дней наши Родители оставались без вестей о нас. Знали только о штормах в Балтийском море и о различных крушениях кораблей, так что они очень беспокоились. Свидание было тем более радостным и приятным. Дедушка с семьёй принял нас в Сансуси. Мы, три сестры, спали с Мама в комнате, где умер Фридрих Великий. Там ещё висели часы, которые остановились в час его кончины.
Несколько раз приезжали и сестры Мама, и также спали у нас. Было тогда так, как в дортуаре: шутки и смех без конца. Мы выскакивали из окон и бегали в ночных рубашках по террасе, затем кто-нибудь из дядей подкрадывался к нашему окну и стучался, чтобы напугать пас, что вызывало новые взрывы хохота.
За стол садились только в семейном кругу, примерно человек тридцать, в Ротонде, известной по рисункам Менцеля. Дедушка всегда сидел между Мама и одной из других своих дочерей или невесток, Мари, Адини и я должны были сидеть напротив него; он любил на нас смотреть и любоваться красотой Мэри, мною — слабо напоминавшей Мама, и Адини, которая была его любимицей. Она, по его словам, была единственной из нас похожей на пруссачку со своим вздёрнутым носиком и лукавым личиком.
Королева Вюртембергская-4... Мы были также на манёврах 2-го Гвардейского полка и на его бивуаке в Грюневальде. Там солдаты пригласили нас помочь им при чистке картофеля: мы опустились на колени в траву и сразу принялись за работу. Один унтер-офицер, который заметил, что мы слишком толсто срезаем кожуру, укоризненно сказал, что мы плохие хозяйки. Эта сцена так понравилась королю, что он приказал её зарисовать и потом дарил литографии с неё.

1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10

 

   
  1. 5
  2. 4
  3. 3
  4. 2
  5. 1

(31 голос, в среднем: 1.8 из 5)

Материалы на тему

Материалы на тему

Редакция напоминает, что в Москве проходит очередной конкурс писателей и журналистов МТК «Вечная Память», посвящённый 80-летию Победы! Все подробности на сайте конкурса: www.victorycontest.ru Добро пожаловать!