900 ДНЕЙ И НОЧЕЙ: «ГОВОРИТ ЛЕНИНГРАД…»

Текст статьи

900 дней и ночей говорил Ленинград... Музыкальная редакция радио с наступлением весны сорок второго года значительно активизировала свою деятельность. Резко увеличилось число трансляций с выездных концертов из воинских частей, госпиталей, с предприятий. Каждый приезд творческих бригад был для зрителей настоящим праздником.

При проведении трансляций помощь оказывали наши коллеги — работники Междугородной телефонной станции. Благодаря их стараниям предоставлялись лучшие каналы связи, поэтому трансляции проходили с высоким по тем временам качеством. Конечно, давалось это непросто. Двум техникам трансгруппы приходилось кроме передвижных усилителей, аккумуляторов, микрофонных стоек брать с собой дополнительно несколько катушек полевого кабеля, на что требовалось немало сил. А сколько хлопот доставляла прокладка линий связи! Хорошо, если телефон находился близко, а иногда расстояние до точки соединения составляло 500-800 метров, и тогда к началу трансляции техники буквально валились с ног. Хотя вся трансляция продолжалась минут тридцать, от силы — сорок, линии прокладывались по правилам длительного выхода в эфир. Передача кончалась, и весь процесс повторялся в обратном порядке: сматывался кабель, собиралась и переносилась аппаратура. По окончании концерта командир части или комиссар приглашали его участников на небольшой товарищеский ужин. Ну а техники, снимавшие линии, собиравшие аппаратуру, частенько не солоно хлебавши возвращались домой.
900 дней и ночей говорил Ленинград... День 4 апреля 1942 года выдался тёплым, ясным, солнечным, и мы решили заняться ремонтом антенн на крыше. Вдруг раздался уже довольно забытый сигнал воздушной тревоги. Это был один из самых крупных налётов. Вражеские самолёты одновременно появились с четырёх сторон. Находясь на крыше, мы видели, как открыли ураганный огонь зенитчики, в воздухе появились наши истребители. Воздушный бой был жестоким: 28 фашистских самолётов было уничтожено и 10 подбито.
Налёты вражеской авиации вновь стали регулярными, чередуясь с артобстрелами разных районов города. Пришлось возобновить и дежурства на вышке Дома радио.
Но весна брала своё. Стало легче дышать. Прошли холода. Город приводился в порядок, с Невского и других улиц увезли застрявшие там троллейбусы. Всюду наводилась чистота. Ну а 15 апреля на ленинградских улицах вновь раздались звонки трамваев — начали работать сразу несколько маршрутов.
К 1 мая в городе были вывешены красные флаги, а по Ленинградскому радио проведён общегородской радиомитинг. Открыл его председатель Ленинградского городского исполкома депутатов трудящихся Пётр Сергеевич Попков. Среди других участников на митинге выступил поэт Николай Тихонов.
Радиомитинг проводился из студии в подвале через резервный РВУ, что было необходимо для безопасности его участников. На улицах были включены репродукторы — праздничная атмосфера возрождала надежды.
900 дней и ночей говорил Ленинград... Пережив суровую зиму в подвале, мы решили перебраться на второй этаж. Чтобы не возникло никаких обид и упрёков в неравенстве (все ведь были на командирских должностях, во взводе служили только три красноармейца), разделили весь этаж на участки, каждому выделили часть пола, стену или окно для мытья. Большую аппаратную мыли три человека, и сразу же стало ясно видно, кто делал хорошо, а кто халтурил. Соревнование за чистоту и порядок сделало работу азартной. Мой большой друг и товарищ, ныне кандидат технических наук доцент Виктор Андреевич Олендский потом при встречах вспоминал: «А помнишь, как ты меня учил мыть пол?» Откровенно говоря, до тех дней мне самому мыть пол никогда не приходилось, все познания сводились к тому, что надо иметь, как минимум, тряпку и воду. Засучив рукава, я усердно делал дело, посмеиваясь над Виктором Андреевичем за его якобы неумение справиться с таким несложным занятием. Пыхтя, он скрёб свой участок, а я следовал его примеру, не подавая виду, что учусь у него, как это делается по правилам.
Красноармеец Шутов на гражданке работал портным. Я из своей разбомблённой квартиры привёз швейную машину, и Шутов засел за перешивку и подгонку обмундирования наших военнослужащих, а позже стал принимать заказы и от других взводов радиороты.
В связи с введением карточек нам пришлось отказаться от питания из общего котла и организовать собственную столовую. Поваром вызвался быть техник Н.О. Богоутов. Однако для приготовления пищи необходимо было сделать плиту. В одном из разрушенных бомбой домов обнаружили сохранившуюся плиту, разобрали ее, зарисовывая все повороты каналов дымохода. Перевезли в РВУ. В маленькой комнате рядом с аппаратной сложили печку с плитой. Радиоинженеры и техники оказались неплохими печниками, к тому же нам, вероятно, попался удачный образец, и мы достаточно точно его скопировали — плита удалась на славу, даже бачок для горячей воды работал исправно. В коридоре поставили столы, шкаф для посуды, обзавелись кастрюлями, сковородами, дуршлагами, мясорубкой и другой кухонной утварью. Мы знали Колю Богоутова как хорошего аккумуляторщика, способного монтажника, человека, владеющего сапожным ремеслом, но в первый же день открытия столовой он всех удивил поварским искусством. Невысокого роста, коренастый, в белой куртке и колпаке, с ножом и чумичкой в руках, он производил впечатление заправского кока. У него сразу же появились в речи специфические поварские выражения. Готовя котлеты, он требовал муки для колера, сетовал на отсутствие полного набора специй. Пища стала немного вкуснее благодаря изобретательности Богоутова. Многие из нас с живым участием отнеслись к Колиным экспериментам: давали советы, припоминали рецепты своих домашних довоенных фирменных блюд. В помощь самодеятельному повару назначали дежурных. В их обязанности входило мыть кастрюли, носить дрова и вообще выполнять работу кухонного рабочего. От дежурств не освобождался никто.
900 дней и ночей говорил Ленинград... С наступлением весны началось и всеобщее увлечение огородами и сбором зелени, трав. Горожане отправлялись в пригороды, на станции Удельная, Шувалове, как, впрочем, и в городские парки, сады, на пустыри собирать крапиву, лебеду и ещё какую-то зелень. Из неё варили супы и каши, радуясь появлению витаминов, так необходимых при цинготных заболеваниях. Некоторые кулинары пекли из лебеды лепёшки. Дом радио был буквально пропитан запахами этих травяных кормов.
На станции «РВ-70» большую территорию антенного поля, огороженную высоким забором, мы превратили в огород. Многие работники Дирекции и других объектов связи завели здесь грядки: сажали брюкву, свёклу, морковь, репу, то есть все, что можно сажать семенами. Я тоже вскопал две грядки, разрыхлил и посадил разные овощи. Как-то приехал — и не узнал свой огород. Грядки заросли, неизвестно, где всходы посеянного мной, а где сорняк. Та же картина у другого горе-огородника — Л. Коптева, его грядки тоже напоминали сплошной зелёный ковёр.
Провозившись весь вечер, мы пропололи по полгрядки. Работавшая рядом на своём огороде техник Ася Громова посмеивалась над нами, а когда я ушёл, прополола обе мои грядки. Приезжаю через два дня с намерением окончить работу и не узнаю своего огорода. Только потом узнал, что моим благодетелем была Ася, заметившая мою беспомощность и выручившая меня.
Как только на улицах стало тепло, мы ликвидировали «буржуйки», печурки, благоустроили седьмой этаж под удобное общежитие. Окна его выходили на солнечную сторону, и кое-кто из молодёжи начал принимать солнечные ванны.
Если в трудные месяцы зимы 1941/42 года военнослужащие терпели лишения в питании, то табаком нас снабжали более или менее регулярно. В первое время мы получали даже папиросы. Это были «Красная Звезда», или «Звёздочка», как их тогда все называли. Изредка разживались и «Беломором». Потом перешли на добротную оршанскую махорку и табак в пачках, которые вместе с ухудшением снабжения тоже стали редкостью. Махорку заменила смесь из табака с кленовыми листьями и табачной пылью. Этот эрзац-табак и курили. Свёрнутый в козью ножку, табак при курении трещал, как будто в нем был порох, от цигарок летели искры, на гимнастёрках и шароварах появлялись прожжённые дырочки. Выстрелившие кусочки табака не гасли, а продолжали гореть, грозя поджечь все горящее. Как только не называли эту смесь! И «Сказки Летнего сада», и «Матрац моей бабушки». Усиленно баловавшийся табачком В.А. Олендский однажды чуть серьёзно не поплатился. У себя в комнате, уставший после тяжёлой работы, он, закрыв дверь на крючок, перед сном свернул солидную козью ножку и, лёжа выкурив её, заснул.
900 дней и ночей говорил Ленинград... Через некоторое время дежурный у входа почувствовал запах гари и дыма, обошёл помещения и увидел, что из-под двери комнаты Олендского тянется струйка дыма. Постучал в дверь, ответа не получил. Вдвоём мы едва вырвали крючок, открыли дверь. Перед нами предстал крепко спящий Олендский, весь окутанный клубами едкого дыма — тлел край ватного матраца на койке.
На его счастье, вата в матраце обладала свойством очень долго тлеть, не загораясь. В назидание над койкой Олендского повесили надпись: «Лёжа не кури!»
В Ленинграде жизнь каждого из горожан ежедневно подвергалась опасности. Об этом мы знали, помнили ежечасно, но человеческая натура такова, что каждый из нас все же внутренне был уверен: бомба, что сейчас упадёт, или снаряд, что сейчас разорвётся, не для меня. Вот пример тому...
В начале июня в тёплый солнечный день я вышел из Дома радио. С хорошим настроением направился я в штаб батальона по Малой Садовой к Невскому. Вдруг где-то слева над крышами домов рванул шрапнельный снаряд, и не успел я проследить за направлением разрыва, как перед козырьком моей фуражки что-то мелькнуло. Смотрю: у моих ног на асфальте — осколок снаряда величиной с куриное яйцо. Нагнулся, чтобы его поднять, но тут же сильно обжёг пальцы. Тогда сапогом выковырнул осколок из асфальта и покатил его перед собой, уже остывший взял в руки. Осколок был весь в зазубринах с острыми углами. Да, мне наверняка опять повезло: сделай я лишних полшага — и осколок угодил бы мне в голову. Позже я выцарапал на нем дату разрыва снаряда и долго держал его на своём письменном столе в Доме радио как сувенир. Перед самым окончанием войны он вдруг пропал. Я стал искать, а уборщица мне и говорит: «Смотрю, у вас какая-то железяка лежит, я её и выбросила». Вот так пропал мой необычный «сувенир», а с ним позабылась и дата, когда все это произошло.
900 дней и ночей говорил Ленинград... Наши войска несли большие потери, пытаясь прорвать вражеское окружение Ленинграда. Начали готовиться к предстоящей зиме. О восстановлении парового отопления не могло быть и речи; на работу теплоцентрали нечего было рассчитывать, а своей кочегарки Дом радио не имел. Тогда мы решили в студиях, аппаратных и жилых помещениях поставить печи и заготовить на зиму как можно больше дров.
Учтя опыт устройства плиты для столовой, пошли по испытанному пути. В соседних разрушенных домах разобрали круглые железные печи, очистили металлические каркасы и на тачках вместе с кирпичом перевезли в Дом радио. С большим трудом достали глину и превратились в печников.
Самую большую печку, высотой метра четыре, поставили в середине центральной аппаратной, дров она потребляла много, но тепло держала отменно. Сложили печки и в других помещениях. Трубы всех печей выводили в вентиляционные каналы, добрым словом вспоминая строителей здания.
К осени вопрос с отоплением помещений Дома радио решили полностью. Настало время думать о дровах. Радиокомитет получил разнарядку на слом деревянных домов на Охте. Горисполком принял тогда специальное решение о сносе большинства деревянных строений. Это было нужно прежде всего для предотвращения больших пожаров и, кроме того, для обеспечения города топливом. Работники Радиокомитета и связисты РВУ участвовали в сносе домов.
Командир батальона связи А.А. Михайлов выделил в наше распоряжение грузовик «ЗИС» для перевозки брёвен и дров. Работа закипела, каждый день на Охту отправлялась большая группа людей. Там мы разбирали опустевшие деревянные дома, а бревна, доски грузили на автомашину и везли в радиодом. Оставлять заготовленные дрова на месте не рекомендовалось, работавшие по соседству другие организации в этом случае не терялись.
На разборке домов работали все, начиная с председателя комитета В.А. Ходоренко. Помню, как ловко крепил тросы корреспондент Матвей Фролов, здесь же трудились редакторы А. Пази, Н. Ходза, дикторы М. Меланед, Д. Беккер, от них не отставали девушки С. Еремеева, В. Филиппова, И. Булгакова, Л. Спектор и артисты оркестра.
Когда от бывших деревянных домов остались только фундаменты, вернулись в Дом радио. А.И. Банов и Н.И. Серов изготовили электропилу, бревна и доски распиливали на дрова. Большую часть вязанками перенесли в оборудованную для хранения дров кладовку. К наступлению холодов окна были заделаны, все щели законопачены. Ленинград готовился ко второй блокадной зиме.
900 дней и ночей говорил Ленинград... С мая по ноябрь 1942 года через Ладогу было эвакуировано ещё 448 000 человек. На этом завершилась эвакуация. В городе осталось только трудоспособное население, все, кто мог работать, принося конкретную помощь городу и фронту. Лучше стало с продовольствием. В Доме радио были даже организованы регулярные киносеансы. Первоначально их проводили в кабинете председателя. В связи с увеличением числа зрителей фильмы стали показывать в зале на шестом этаже. Киномехаником и организатором киносеансов была наш корреспондент Л. С. Спектор.
Серьёзное внимание перед наступлением холодов уделили профилактике, ремонту и проверке оборудования, которое так славно поработало в тяжёлую пору первой блокадной зимы. Эту работу мы потом проводили постоянно, и как следствие этого за все время войны в РВУ не было ни одной серьёзной техостановки и брака в вещании.
К ноябрьским праздникам вышел приказ № 39 уполномоченного Наркомата связи по Ленинграду А.Г. Смирягина. В нем отмечался большой самоотверженный и героический труд связистов Ленинграда. Нарком вынес им благодарность и премировал месячным окладом большую группу как гражданских, так и военных связистов.
А в декабре 1942 года стало известно о присуждении нашей Дирекции радиосвязи и радиовещания переходящего Красного Знамени Наркомата связи и ВЦСПС. Это была большая и заслуженная победа ленинградцев во Всесоюзном социалистическом соревновании, одержанная в тяжелейших условиях блокады.

ПРОРЫВ

900 дней и ночей говорил Ленинград... Сорок третий год мы встречали в предчувствии больших событий. Всезнающие журналисты по секрету говорили: скоро ждите радостного сообщения. И хотя я уже привык критически относиться к подобным разговорам, но теперь по всему чувствовалось: дела на фронте меняются в лучшую для нас сторону.
Из-под Сталинграда поступали вдохновляющие вести: 23 ноября 1942 года вражеская группировка армии Паулюса была полностью окружена, шло её планомерное уничтожение.
Наконец 12 января началось наступление наших войск и на Ленинградском и Волховском фронтах. От друзей-связистов мы получали разнообразную информацию, от них же узнали о самом радостном — о прорыве блокады. Но официального сообщения все не было.
И вот наконец ночью 18 января по радио прозвучало сообщение из Москвы: Совинформбюро в выпуске «В последний час» передало о прорыве блокады Ленинграда. В нем говорилось о том, что наши войска освободили Шлиссельбург (Петрокрепость), населённые пункты Марьино, Московскую Дубровку, Липки, рабочие посёлки под номерами 1-8, станции Синявино и Подгорную. Войска Ленинградского и Волховского фронтов соединились в 9 часов 30 минут утра 18 января 1943 года в районе рабочего посёлка 1.
В Доме радио все бросились поздравлять друг друга. Кабинет председателя превратился в штаб, туда спешили музыкальные редакторы с программами праздничных концертов. Приходившим на радио учёным, общественным деятелям, рабочим, воинам давали возможность выступить у микрофона. Трансляционная группа выезжала на предприятия и проводила трансляции митингов. Журналисты и технический персонал работали всю ночь, радио не смолкало ни на минуту до утра. Это была незабываемая ночь — все были переполнены счастьем, радостью от того, что кончились страдания, что теперь мы соединены со всей нашей страной.
900 дней и ночей говорил Ленинград... Государственный Комитет Обороны принял решение о строительстве 38-километровой железной дороги между Шлиссельбургом и станцией Сосновые Поляны. Под носом у врага (линия фронта проходила в пяти — шести километрах от трассы), в морозы, под обстрелом, на заминированной территории героически работали строители. Ленинград вновь получил прямое железнодорожное сообщение с «Большой землёй».
Шестого февраля на Финляндский вокзал прибыл из Челябинска первый поезд. А уже 22 февраля 1943 года последовало очередное повышение нормы выдачи хлеба и других продуктов населению Ленинграда. Это стало возможным благодаря открытию движения по только что проложенной железной дороге.
Сотни тысяч поздравительных телеграмм шли в Ленинград со всех концов страны. Их принимали и передавали через свои станции работники Дирекции и военнослужащие 376-го отдельного батальона связи. Объем корреспонденции резко возрос, и успешно справиться с ним ленинградским радистам помогал сданный в это время в эксплуатацию ещё один радиоприёмный пункт в Лесном. С февраля 1943 года он стал обеспечивать высококачественный приём радиопередач. Был проведён комплекс мероприятий по улучшению приёма передач радиовещательных станций Москвы для последующих их ретрансляций в Ленинграде.
26 марта 1943 года Военный совет Ленинградского фронта приказом от имени Президиума Верховного Совета Союза ССР за самоотверженную работу по восстановлению и обеспечению бесперебойной связью войск Ленинградского фронта и выполнение специальных заданий Военного совета фронта наградил большую группу ленинградских связистов орденами Красной Звезды, медалями «За боевые заслуги» и «За трудовую доблесть».
В мае 1943 года медалями была награждена ещё одна группа работников связи.
В августе 1943 года всем работникам Дирекции и военнослужащим батальонов связи были вручены медали «За оборону Ленинграда». Так Родина отметила наш военный труд.
В начале 1943 года в Красной Армии были введены погоны и офицерские звания. 22 марта 1943 года приказом Главного управления связи Красной Армии большинству военнослужащих трёх ленинградских батальонов связи были присвоены новые воинские звания. Через некоторое время нам торжественно вручили по две пары полевых погон. Одна пара — на шинель, другая — на гимнастёрку. Нашего портного Шутова завалили работой по перешивке воротничков гимнастёрок. Гимнастёрки старого образца имели отложной воротничок с петлицами и знаками различия в них, с погонами же носили гимнастёрки со стоячим воротничком. Погоны в Ленинграде были пока редкостью. Приезжавшие москвичи, побывавшие в столице ленинградцы щеголяли в золотых или серебряных погонах.
900 дней и ночей говорил Ленинград... Наступило лето. Нам выдали летнее обмундирование, а дополнительных погон нет. А тут приходит кто-то из знакомых офицеров и говорит, что знает женщину, которая изготовляет погоны. Желающих их приобрести нашлось несколько человек, в том числе и я.
Через пару дней мне принесли серебряные блестящие погоны. Расплатившись, прикрепил к ним звёздочки, надел на гимнастёрку и отправился в штаб батальона.
Встречный патруль с майором во главе меня остановил, хотя я, как и полагалось, отдал честь. «Что это у вас за погоны? — спросил майор. — Где вы такие достали?» Думая, что мои погоны понравились, я предложил: «Если хотите, могу помочь», — и назвал номер телефона. «Дайте-ка лучше ваши документы, — говорит майор, — и следуйте в комендатуру».
Пришёл на угол Садовой и Инженерной, а там уже целая команда проштрафившихся офицеров и среди них несколько человек с такими же, как у меня, погонами.
Всех нас за нарушение формы одежды вывели во двор и заставили в наказание заняться строевой шагистикой. На балконе стоял комендант города и смотрел, чтобы никто не отлынивал. Гоняли нас часа три, потом собрали, прочли мораль, вернули документы и отпустили.
Оказалось, что наши погоны были изготовлены из старых церковных риз и, конечно же, рисунок на них никоим образом не соответствовал установленному образцу. Мои товарищи, понимая это, срочно поснимали нелегальные погоны, хотя стоили они нам немало.
В 1943 году было принято решение о создании в Ленинграде новой мощной коротковолновой радиовещательной станции. Чтобы не строить новое здание, выбор остановили на бывшем дачном доме какого-то царского сановника, расположенном на окраине города. В оборудовании и монтаже станции приняли участие те ленинградские инженеры и техники, которые в первые месяцы войны перебазировали радиостанции из пригородов и имели большой опыт монтажных работ, отлично знали правила эксплуатации радиосредств.
Из РВУ на строительство станции откомандировали опытных техников Страздина, Богоутова, Красоткина, Чижова и других. Их заменили молодые специалисты, окончившие Ленинградский техникум связи, — Валя Кочубеева, Люся Гольцова и Женя Романюк. Девушки быстро освоили аппаратуру и стали нести самостоятельные дежурства за пультом центральной аппаратной.
С одного из объектов в РВУ перевелась Марта Ивановна Саломатина, опытная радистка, плававшая до войны на морских судах.
6 ноября 1943 года, в канун Октябрьского праздника, в ленинградском эфире прозвучали позывные новой 60-киловаттной коротковолновой радиовещательной станции. Она вступила в строй, чему в немалой степени способствовали ветераны Дирекции: начальник строительства В.В. Пахомов, инженеры П.Н. Андреев, Б.И. Разводов, техники Ф.Я. Марк, Б.П. Жлудов.
900 дней и ночей говорил Ленинград... На следующий день, 7 ноября, через новый мощный передатчик, как и через другие радиостанции Советского Союза, транслировался доклад Сталина, посвящённый 26-й годовщине Октябрьской революции, и приказ Верховного Главнокомандующего, в котором было объявлено об освобождении нашими войсками столицы Украины Киева...
Осенью 1943 года командование батальона командировало меня в Уфу для приобретения и отправки в Ленинград нового радиооборудования.
Моё командировочное удостоверение подписал начальник связи Ленинградского фронта генерал И.Н. Ковалёв, остальные документы выдало командование 376-го отдельного батальона связи.
В то время уже ходил один прямой спальный вагон Ленинград — Москва, путь пролегал через Шлиссельбург — Волхов — Тихвин — Будогощь — Неболчи — Окуловку.
Поздно вечером приехал на Финляндский вокзал, где все напоминало довоенное время: чистый, с зеркальными окнами вагон, опрятный, в форменном костюме проводник; в купе на окнах шторы, на столиках — пепельницы, на полке — постельное белье, проводник предлагает горячий чай, разнося его, совсем как в «Красной стреле», в мельхиоровых подстаканниках.
Опасный участок от Шлиссельбурга до Войбокало проскочили ночью, в вагоне все мирно спали. Утром прибыли в Волхов. Здесь вагон стоит долго, и мы, в большинстве военные, отправились к коменданту получать талоны на обед.
900 дней и ночей говорил Ленинград... Подходит моя очередь, подаю продовольственный аттестат и командировочное удостоверение. Дежурный старший лейтенант долго их изучает, а потом спрашивает доверенность на получение оборудования. Таковой у меня не имелось. Я объяснил, что еду отбирать аппаратуру, а отправлять её будет Управление связи. Лейтенант, сославшись на новый приказ командования, задержал меня и предложил возвращаться обратно. Оказывается, некоторые командиры частей и соединений под видом получения снаряжения и имущества выписывали командировки, получая тем самым нелегальный отпуск для поездки в тыл к семье. В связи с этим по Ленинградскому фронту был издан приказ, обязывающий комендантов тщательно проверять подобных командированных, требуя у них наличия доверенностей и других документов. Командир батальона об этом приказе не знал, поэтому никакой доверенностью меня не снабдил.
Все мои ссылки на генерала Ковалёва и другие объяснения на лейтенанта не подействовали. Отложив мои документы в сторону, он сказал: ждите коменданта. На моё счастье, его вдруг срочно вызвали, он ушёл, оставив документы на столе. Стоявшие рядом со мной офицеры, сочувствуя мне, посоветовали, когда дежурный ушёл: бери документы и уходи — не то отправят обратно. Я так и сделал: протянул руку через барьер, взял документы и — скорей в вагон.
Поезд тронулся — и на душе полегчало, решил никуда не ходить и о своём продовольственном аттестате забыть. До Москвы доехал благополучно, двое суток сидя на хлебе и чае. А там решил сразу же идти в Наркомат связи и просить выдать мне доверенность, чтобы больше нигде не задерживали.
Начальником Центрального управления радиосвязи и радиовещания Наркомсвязи был в то время Владимир Яковлевич Коган, в своё время приезжавший в Ленинград на приёмку одного из объектов. Он радушно принял меня, долго расспрашивал о ленинградских делах, посмеялся над моим приключением и сейчас же дал команду выписать доверенность.
Со спокойной совестью отправился из комендатуры на вокзал, но ни в Москве, ни дальше по пути следования эту доверенность у меня никто больше не спрашивал. И я хранил её как память о дежурном коменданте станции Волхов, заставившем меня голодным ехать до Москвы.
За Рязанью на многих станциях были в то время небольшие базарчики, где торговали печёным картофелем, салом, лепёшками, яблоками и другой снедью. На одной из станций мне захотелось купить колобок сливочного деревенского масла. Представлял себе, как намажу на хлеб толстый слой масла и устрою себе праздник. Сторговавшись, принёс колобок в вагон, поезд тронулся. Отрезал большой кусок хлеба, взял масло — что такое, оно не мажется на хлеб, а крошится. Оказалось, меня надули. Внутри колобка находилась мятая варёная картошка, обмазанная снаружи тонким слоем масла. Глядя на меня, сосед, капитан, тоже купивший масло, но у другой торговки, достал своё, разрезал и нашёл в нем ту же картошку.
900 дней и ночей говорил Ленинград... Посмеявшись над своей незадачливостью, на следующей станции изменили тактику. Перед тем, как отдать деньги, вынули нож, чтобы разрезать масло, и тут же одна из торговок схватила свой товар и стремглав убежала. Другие, понахальней или более опытные, предлагали на пробу специально приготовленный кусок, но были и такие, которые спокойно говорили: «Пробуй, пробуй, у меня без обмана».
Уфа поразила меня, блокадника, отсутствием затемнения и светомаскировки. Во всех окнах, как до войны, горел свет, ярко освещены трамваи. Это казалось невероятным — настолько непривычным выглядел освещённый город.
Выполнив в Уфе все дела, 5 ноября вернулся в Москву, решив Октябрьские праздники провести в столице. В то время в Москве в ресторанах при гостиницах и вокзалах отпускались коммерческие ужины: котлеты, хлеб и сто граммов водки. Стоил ужин 25 рублей. Оформив документы, зашёл в ресторан гостиницы «Москва» в Охотном ряду. Все как до войны: белоснежные скатерти, аккуратные официантки в наколках, только публика — одни военные. Сел я за столик с артиллерийским капитаном, возвращающимся из госпиталя на фронт.
Заказали по ужину. Нарядная официантка подошла к нашему столу со словами: котлеты кончились, теперь пойдёт вот это — и ставит перед нами манный пудинг с изюмом, политый клюквенным киселём, по два куска хлеба и водку. Что делать, посетовали на несоответствие закуски, чокнулись за праздники, съели пудинг. На эстраду поднялся метрдотель и громко объявил: «Товарищи, только что передали приказ о взятии города Киева! Через пять минут будет салют!»
Можете себе представить, что тут произошло — все повыскакивали с мест, раздались крики «ура!», поздравления. Когда начался салют, все бросились к окнам, выходящим на Кремль и Красную площадь. Это был первый салют, который мне довелось увидеть. Потом их было много. Но этот запомнился особенно. И как было не радоваться: Киев — мать городов русских, красавец на Днепре, утопающий в зелени, с золотыми куполами Киево-Печерской лавры — снова наш, снова в большой советской семье.
До войны я жил в Киеве, очень любил его крутые улочки, Крещатик, Владимирскую горку, площадь Богдана Хмельницкого...
В декабре 1943 года в Москве вступила в строй сверхмощная уникальная радиовещательная станция — в 1200 киловатт. Таких станций ещё не строили нигде в мире, а советские инженеры и техники, руководимые академиком А.Л. Минцем, построили её в короткий срок, да ещё в условиях военного времени. Вот что написал об её строительстве И. Т. Пересыпкин:
«Строительство и монтаж радиостанции осуществлялись в исключительно трудных и сложных условиях, в самый напряженный период Великой Отечественной войны. Основное оборудование радиостанции изготовлялось на одном из старейших радиозаводов нашей страны в осаждённом Ленинграде. Оно доставлялось из города Ленина через Ладожское озеро на самолётах и пароходах, а зимой по «Дороге жизни». Станция была изготовлена, построена и введена в эксплуатацию за 15 месяцев». Это был ещё один пример подвига ленинградцев. В тяжелейших условиях блокады они сумели изготовить уникальное оборудование для страны, возвеличив этим отечественную науку и инженерную мысль.
900 дней и ночей говорил Ленинград... Партия и правительство по заслугам оценили деятельность участников этого грандиозного строительства, наградив большую группу строителей и работников радиовещания орденами и медалями СССР. Среди награждённых ленинградцев был и мой товарищ, инженер Александр Михайлович Писаревский.
Прошёл еще один год войны, год, насыщенный событиями исторического значения, год перелома.
Прорыв блокады Ленинграда, Сталинградская битва, сражение у Курска и Белгорода, освобождение Донбасса и, наконец, освобождение столицы Украины Киева — вот краткий перечень побед Красной Армии, начавшей изгнание фашистских захватчиков с советской земли.
Новый, 1944 год встречали с большой верой в скорую победу над ненавистным врагом. Дом радио был уже не тот, каким он был зимой 1941/42 года. Всюду тепло, чисто, работает водопровод, канализация, давно забыты коптилки. Да и люди стали другими. Карл Ильич Элиасберг, например, появлялся в концертной студии во фраке и крахмальной сорочке.
И вот настал незабываемый день, которого мы так ждали, загадывая и намечая каждый раз новую дату.
Пятнадцатого января в девять часов утра по дороге в штаб батальона вдруг услышал какой-то непонятный непрерывный нарастающий гул, как будто где-то недалеко рвутся бомбы, снаряды. Я помнил страшный взрыв 29 марта 1942 года, разбудивший в шесть часов утра многих ленинградцев, когда от обстрела взорвались вагоны с боеприпасами на станции Ржевка. Но тогда это был один мощный взрыв, а сейчас гул продолжался и нарастал.
В штабе зашёл к комбату А.А. Михайлову, он тоже настороженно прислушивается и задаёт мне вопрос: «Слушай, в Доме радио журналисты ничего нового не говорят? Похоже, наступление началось?»
Да, 15 января в 9 часов 20 минут под Пулковом заработал «бог войны» — началась артиллерийская подготовка. Этот мощный обстрел продолжался до 11 часов.
Так мы узнали, что началось общее наступление войск Ленинградского и Волховского фронтов по полному снятию блокады Ленинграда и освобождению Ленинградской и Новгородской областей. Действия наших фронтов поддерживал 2-й Прибалтийский фронт, начавший наступательные операции 12 января. Бои шли две недели. И наконец 27 января 1944 года наше Ленинградское радио объявило о победе: прозвучал приказ по войскам Ленинградского фронта о полном освобождении Ленинграда от вражеской блокады и о прекращении обстрелов города. В честь этой славной победы вечером был произведён артиллерийский салют двадцатью четырьмя залпами из трёхсот двадцати четырёх орудий. Уже с утра 27 января мы стали готовиться к трансляции по радио этого исторического салюта. Орудия расположились в двух местах: часть стояла на Марсовом поле вдоль здания Ленэнерго, направив стволы к Летнему саду; вторую часть установили на пляже у Петропавловской крепости. Для трансляции выбрали Марсово поле, аппаратуру разместили в зале клуба Ленэнерго, окна которого выходили на Марсово поле. На балконе клуба находился и командный пункт командующего салютом, у него была телефонная и радиосвязь с батареями у Петропавловской крепости. Здесь же были установлены сигнальные лампы, одновременно с загоранием которых звучал залп. Заранее подготовили линии связи с центральной аппаратной, проверили связь, микрофоны для комментатора вынесли на балкон.