ВЛАСТЬ В ТРОТИЛОВОМ ЭКВИВАЛЕНТЕ
НАСЛЕДИЕ ЦАРЯ БОРИСА — 5

Текст статьи

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. ДОНЕСЕНИЕ ПРЕЗИДЕНТА РОССИИ ПРЕЗИДЕНТУ АМЕРИКИ
I

В начале мая 90-го по приглашению Союза журналистов Чехословакии я побывал в Праге. И там, на пресс-конференции мне задали вопрос: изберут ли Ельцина Председателем Верховного Совета РСФСР? Это было за неделю до первого съезда народных депутатов. Мы уже знали расклад сил на съезде: коммунисты получили 886 мест (86,4 процента), причём большинство из них номенклатурные работник — партийные и хозяйственные. А в малочисленном блоке «Демократическая Россия» были как сторонники Бориса Николаевича, так и его противники. Все это я объяснил чехословацким журналистам.
И высказал своё мнение, что в открытой, лобовой борьбе шансов у Ельцина маловато. Но если он пойдёт на закулисные переговоры с номенклатурой, может и победить. Раньше Ельцин не пошёл бы на них, но теперь этот человек стал другим — ради власти готов на многое.
Из Праги материалы пресс-конференции корреспонденты ТАСС передали в Москву. Борис Николаевич их прочитал и при встрече состроил на лице сердитую гримасу.
— Не верите вы в меня, — сказал он недовольно и посмотрел испытующе в глаза. — А какое закулисье вы имели ввиду?
Сразу и не сообразишь, что его так насторожило. Я говорил о тайных переговорах с бюрократами, когда сторонников вербуют обещанием должностей. А Ельцин, видимо, подумал, что я знал больше, чем сказал.
Дня за два до открытия съезда в Москву приехало несколько групп зарубежных политиков. Они прибыли «поболеть за Россию»: встречались с депутатами и журналистами. Мне позвонил Егор Яковлев: прилетел из Варшавы Адам Михник и ждёт нас в гостинице «Россия». Кто не знает этого боевого парня! Известная на весь мир четвёрка — Лех Валенса, Адам Михник, Збигнев Буяк и Бронислав Геремек создали свободный профсоюз «Солидарность» и заставили польскую власть считаться с народом. Михник был идеологом «Солидарности», за что его гнобили в тюрьме почти шесть лет. Связи на Западе лидеры этого профсоюза имели отменные.
Мы поговорили с Михником о многих проблемах, а когда речь зашла о предстоящих выборах, он сказал:
— Большая политика не делается на сцене — она делается за сценой. А на сцену выходят с готовым результатом. Вокруг вашего Ельцина идёт серьёзная работа.
Я ещё пошутил: если у «Солидарности» такая хорошая разведка, может, Адам назовёт результаты будущих выборов. Но он уклонился от ответа, сказав лишь, что нам здесь только кажется, будто группа Горбачёва потеряла над ситуацией контроль.
В общем-то разговор, как разговор — ничего особенного. Приятно было познакомиться с легендарным человеком, который и сегодня работает главным редактором польского издания «Газета Выборчей».
А вспоминаю я эту встречу, как лыко в строку, зная многие, неизвестные ранее подробности той поры, сопоставляя документы и свидетельства участников событий мая-июня 90-го.
Неожиданно для нас Ельцин пристрастился к игре в теннис. Он увлёк этим видом спорта своего верного заместителя по комитету Верховного Совета СССР, члена координационного совета МДГ Михаила Бочарова. Вдвоём они ездили в спорткомплекс на Фрунзенской набережной, где Михаил Александрович постукивал мячами. А Борис Николаевич ещё успевал обзаводиться знакомствами.
Уроки игры ему давала молодая женщина. Её отец, в прошлом резидент советской разведки во влиятельной капстране, был важным чином в Комитете госбезопасности СССР. Тренер познакомила VIP-ученика со своим папашей, мужчины, что называется, сошлись. И Ельцин стал обрастать связями в КГБ.
Прежде он общался с «посконцами» — теми гэбистами, кто работал внутри страны и замыкался на «посконных» проблемах. Они считали, что решать российские дела должны её бюрократы — нынешние хозяева державных богатств. И никакие силы извне не могли участвовать в дележе отечественной собственности. Но гораздо интереснее иметь дело с «капиталистами». Это те, кто сам работал на Западе или обслуживал связи с Западом. Они многое знали о тайных операциях власти или даже участвовали в них.
Ельцину «капиталисты» нравились за бульдожью хватку в денежных делах и ироничное отношение к русскому патриотизму. А их в Борисе Николаевиче привлекали его постоянно дрейфующие принципы. С таким понятливым парнем можно сделать из России хороший источник для пополнения зарубежных счетов.
«Капиталисты» представляли из себя особую замкнутую касту. Выпускники МГИМО, Московского института востоковедения, финансово-экономических институтов, МГУ, других вузов работали, кто в Первом Главном управлении КГБ СССР (внешняя разведка), кто в советских посольствах, кто представлял за рубежом Московский народный банк, Внешэкономбанк или Внешторгбанк. Но многих их объединяла общая крыша — служба внешней разведки. У них, её агентов, был свой мир, они адаптировались к жизни в другой политической системе, их дети заканчивали школы в Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Брюсселе...
С андроповских времён, но особенно с первых месяцев перестройки, СССР активно включился в спекулятивные операции золотом. На биржах. Кому их поручили осуществлять? «Капиталистам!» Им же доверили присматривать друг за другом: из Москвы контролировать — что пошло в госбюджет, что в карман — сложно.
Как наши люди умеют сговариваться, рассказывать не надо. Тем более золото перевозили рейсовыми самолётами «Аэрофлота» — в наспех сбитых деревянных ящиках, под пассажирскими сиденьями. Когда в Цюрихе или других городах исчезали партии ценного груза, списывали это, поскандалив для порядка, на несовершенство доставки. (Начальник «золотого» управления — было такое на Кузнецком мосту в Москве — Ульянов не с пустым рюкзачком в 90-х сбежал в США, создал свою крупную финансовую компанию). Обогатились все «капиталисты». А их были тысячи по столицам всего света.
Создалась ещё одна капиталистическая автономия в социалистической стране. И весьма влиятельная. Неуютно было бы «капиталистам» с их большими деньгами жить в коммунистической России, с её уравнительными принципами. С её отгороженностью от мира и всесильным ОБХСС. Ни виллу построить, ни детям открыто наследство отписать. Они, как и группа высших гэбистско-цековских чиновников, были заинтересованы в разрушении общественной системы. И сначала присматривались к Ельцину, а затем пошли на близкие контакты.
Кто из них в ком больше нуждался, сказать трудно. Они нужны были Ельцину, поскольку имели огромное влияние на некоторых членов Политбюро, на часть аппарата ЦК и через них могли вербовать ему сторонников на предстоящем съезде народных депутатов РСФСР. А Ельцин им подходил как политик с претензиями только на номинальную власть, а не на управление Россией. Он без патриотических заморочек, без обострённого чувства справедливости. Одним словом, пофигист — не будет ковыряться в грязном финансовом белье номенклатуры и устраивать охоту на ведьм. А такого «белья» набралось очень много. Возьму лишь одно направление.
Это событие прошло тогда мимо внимания широкой общественности: в декабре 88-го в Москве состоялось официальное открытие ложи Всемирного масонского ордена Бнай Брит. На церемонии присутствовали чиновники из ЦК, Совмина и КГБ СССР (Константин Харчев – глава Совета по религиозным делам при Совмине СССР, Владимир Андреев – заместитель генпрокурора и др.). Прибыл из США руководитель этого Ордена, Сеймур Райш. Он с удовлетворением сообщил, что кремлёвская власть дала разрешение членам его организации из других стран беспрепятственно посещать Советский Союз. И даже поделился некоторыми планами: для 150 перспективных членов Бнай Брита в Ленинграде начинают давать уроки каратэ. (У нас во власти имеются каратисты из Петербурга?)
Как мы теперь знаем, в это же время пошёл массовый вывод за рубеж активов Советского Союза. Когда и сама кремлёвская власть, и ведомственная номенклатура рассовывали по заграничным банкам богатства страны. Случайное совпадение? Навряд ли.
А что такое Бнай Брит? Для лучшего понимания его роли использую сравнение с КПСС. Все региональные организации партии беспрекословно подчинялись единому центру в лице ЦК. В мире имеется множество национальных масонских лож. И над ними, как в КПСС, тоже властвует центральный орган — Бнай Брит. Это иудейский международный финансовый интернационал, это ядро и мозг мирового масонства. Часто его называют не орденом, а Глобосистемой — член Бнай Брита может быть масоном, а может и не быть, может быть евреем, а может — русским, англичанином, латышом, узбеком, поляком, лишь бы он исповедовал иудаизм.
Некоторые евреи, игнорируя факты истории, почитают Бнай Брит за священную корову. И замахи на него воспринимают, как нападки на свою нацию, как антисемитскую чесотку. Но неблагодарное дело ложиться за Бнай Брит грудью на амбразуру! Печали простых евреев заботят его членов в такой же степени, в какой проблемы кролика волнуют удава.
Как некоторые мизантропы заточают себя в монастырь, отказываясь от мирского, так эти наживоманы, эти рыцари чистогана сбиваются в змеиный сгусток зла, чтобы ради барышей, а с их помощью ради тайной власти над народами отречься от всего человеческого, даже от кровного родства.
Из многочисленных свидетельств упомяну лишь исследования американца Чарльза Хайэма, собранные им в книгу «Trading with the enemy». Опираясь на документы, он показал, как американская корпорация видного члена Бнай Брита Джона Рокфеллера «Стандарт ойл» весь 1942 год — разгар Второй мировой войны — поставляла горючее фашистской Германии. Расчёты за горючее осуществлялись через рокфеллеровский же банк «Чейз нэшнл бэнк» (переименованный позже в «Чейз Манхэттен бэнк»).
Делами «Стандарт ойла» в Германии заправлял американец-бнайбритовец Карл Линдеманн, входивший в кружок друзей рейхсфюрера СС Гиммлера! А «Чейз нэшнл бэнк» представлял в Европе доверенное лицо Рокфеллера Джозеф Ларкин, который организовывал в течение всей войны бесперебойную работу отделения этого банка в Париже, занятом нацистами. Отделение финансировало деятельность фашистских ведомств.
Ещё Хайэм рассказал, как в мае 1944 года в Базеле состоялось собрание руководства Банка международных расчётов (БМР), подконтрольного нацистам. Возглавлял сходку бнайбритовских финансистов американский джентльмен, президент БМР Томас Маккитрик. В банк от фашистской Германии поступило на хранение 378 миллионов долларов золотом. Нацистские главари надеялись использовать золото после войны, и руководство БМР обсуждало, как обезопасить солидный вклад. А «золото, — подытоживал Хайэм, — частично было награблено в национальных банках Голландии, Бельгии и Чехословакии, а частично переплавлено из золотых коронок, оправ для очков, портсигаров, зажигалок и обручальных колец убитых в концлагерях евреев».
Из любой человеческой крови вожди Бнай Брита стараются выпарить драгметаллы, на любой пожар они прибегают с веером.
Бнай Брит (Сыновья Завета) был образован в Нью-Йорке выходцами из Германии. С десятилетиями он набирал силу, подминая под себя масонские ложи, и к концу двадцатого века превратился чуть ли не в мировое правительство с широкой сетью филиалов на планете.
Никто не может стать сегодня главой капиталистического государства без согласования его кандидатуры с вождями Бнай Брита. Как говорят знающие люди, в кого ни ткни в администрации США или правительстве Великобритании, Канады, обязательно попадёшь в члена Бнай Брита. Отсюда понятно, что деятельность исполнительных структур этой Глобосистемы — Трёхсторонней комиссии, Бильдербергского клуба и других — тесно переплетена с работой западных разведок и прежде всего ЦРУ.
Задача Бнай Брита — наложить свою лапу на мировые стратегические ресурсы и искусственно создавать как можно больше зон нестабильности, откуда начнут «бежать» деньги. И все глобальные финансы прибрать к рукам. В том числе, от торговли наркотиками и оружием.
При этом вожди Бнай Брита не могли не заботиться о стабильности у себя дома, в тех странах, где они живут со своими семьями, где их дети и внуки, где их поместья и виллы — прежде всего в США, Великобритании, Франции, Германии, Канаде. Чтобы исключить революции и не давать поводов любителям погромов или красного петуха, здесь они установили высокие стандарты жизни, так называемое всеобщее благоденствие. Большие зарплаты и пенсии, щедрые пособия и льготы...
Но для поддержания этих стандартов потенциала либерального капитализма оказалось недостаточно. Лошадиных сил маловато! Те же США давно потребляют намного больше, чем производят. А ВВП раздувают за счёт биржевых пузырей. Американцы превратились в нацию сплошных халявщиков — брокеров, банкиров, финансовых спекулянтов, риэлторов... Выручала придуманная Бнай Бритом первая фаза глобализации — высасывание через транснациональные компании богатств из Африки, Латинской Америки и Юго-Восточной Азии. Для ослабления у стран-доноров государственного контроля за «суверенными» деньгами, началась глобализация финансовых рынков, позволившая капиталам свободно бегать по миру — от регулирования и налогообложения.
К началу 80-х вождям Бнай Брита однако и этого потенциала стало недоставать для одновременного набивания собственных кошельков и обеспечения халявой своих сограждан. В США и других странах «золотого миллиарда» начало расти напряжение. Требовалось дальше продвигать высасывающие насосы глобализации. Но куда?
На планете осталась только одна не освоенная Бнай Бритом зона — Советский Союз с его сферами влияния в Восточной Европе, Азии и на Ближнем Востоке. Значит, эту зону надо очистить, разодрав на части через своих агентов саму державу и надолго создав обстановку хаоса. Так можно продержаться ещё несколько десятилетий. А там под видом войны с террористами придётся трансформировать глоболиберализм в глобофашизм. И начать регулировать силой численность населения на Земле.
Намерение спрута по имени Бнай Брит одно — охватить своими щупальцами весь мировой рынок и управлять им. Эта экспансия происходит при сильном пропагандистском сопровождении. Его обеспечивает разветвлённая структура Бнай Брита под замаскированным названием — Лига по борьбе с диффамацией. Точнее было бы назвать её — Всемирная контора по выпечке диффамации.
Дебилизация приговорённых к обкрадыванию народов через спецсистему образования и жёлто-голубоватые СМИ, фальсификация их истории, навязывание им чувства вины перед человечеством, стравливание этнических групп, подкуп жадных политиков и дискредитация противников Бнай Брита — вот далеко не полный перечень методов работы Лиги. Скажем, через свою компанию «Гэллап Медиа» она диктует рейтинговым кнутом вещательную политику телевидения, заставляя его служить Мамоне. А наймиты её многочисленных фондов, разбросанных по планете (типа фонда Карнеги, Холокост и других) за гранты готовят в штаб Лиги списки идейных врагов глобосистемы для морального отстрела.
И одновременно подыскивают её верных друзей — для дальнейшего их использования в целях этой системы. Бнай Брит давно занимается подбором и обучением нужных людей — создал целую сеть центров по подготовке своих кадров. Эти кадры экономистов эксперты глобосистемы внедряют в правительства богатых природными ресурсами стран с вполне определёнными задачами.
Кураторами кадровых центров называют бывшего госсекретаря США Генри Киссинджера, миллиардеров Джоржа Шварца (он же Сорос) и Шауля Айзенберга (после его ухода — Дэвида Рубена). Предварительно «засланных казачков» обучают строить запутанные схемы движения финансовых потоков, чтобы сам чёрт не мог разобраться, куда ушли капиталы, и кому они принадлежат. Им дают хорошие навыки превращения индустриально развитой страны в сырьевую провинцию через разрушительные механизмы квазиприватизации, ГКО, финансовых пирамид и стерилизации бюджетных накоплений, в так называемых стабфондах.
Среди таких центров наиболее известен в России Международный институт прикладного системного анализа (ИИАСА), разместившийся в Лаксенбургском замке под Веной. Одним из его учредителей (вместе с Великобританией, США, Канадой, Германией) значился даже Советский Союз: в своё время такое решение пролоббировал зампред Госкомитета по науке и технике Совмина СССР, зять премьера Алексея Косыгина Джермен Гвишиани (в постсоветские годы он был председателем комитета поддержки международных связей Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП) — российского профсоюза олигархов). Но сколько-нибудь серьёзных позиций в ИИАСА наша страна так и не заимела — бал все круче правила глобосистема.
Правда, к контакту с институтом постоянно находились некоторые деятели КГБ и шеварнадзенского МИДа СССР. Они подбирали и направляли в Вену на стажировку молодых экономистов, которые проповедовали космополитические взгляды. Создавали, так сказать, золотой фонд Бнай Брита. В КГБ отбором кандидатов занималось управление первого заместителя председателя Комитета генерала армии Филиппа Бобкова (последнее название организации — 5-е управление КГБ СССР по защите советского конституционного строя; Ф.Д. Бобков возглавлял 5-е управление с 23 мая 1969 по 18 января 1983). Впоследствии Бобков возглавлял в группе «Мост» олигарха Гусинского аналитическую службу. На стажировке в Лаксенбургском замке побывали будущие министры Чубайс, Нечаев, Ясин, Шохин и ещё целый ряд нынешних чиновников, оккупировавших кабинеты Кремля, правительства и Центрального Банка России.
Особое доверие было оказано дружку Егора Гайдара Петру Авену, глубоко презирающему, судя по его высказываниям, русскую чернь. В 89-м его сделали ведущим научным сотрудником ИИАСА, чтобы он натаскивал соотечественников приёмам закладки под экономику тротиловых шашек ультралиберализма. И там, под крылышком хозяев планеты, Пётр Олегович так осмелел, так рассупонился, что стал давать «указивки» руководству нашей страны.
Вот как он рассказал об этом в одном из своих интервью: «Записку я написал ещё летом 89-го, когда только попал в Австрию, для Шеварднадзе. Я передал через Шохина, который был тогда его помощником. Я написал двенадцать пунктов — то, что надо делать в нашей экономике. Шеварднадзе передал её для обсуждения в Политбюро. Для посольства это был шок. Какой-то молодой парень из ИИАСА пишет записки, которые попадают на стол Горбачёва».
Конечно, у нормальных людей должен быть шок от осознания того, что надвигается мрак шоковой терапии. И что в экономике наступит полный «стабилизец». Это была своего рода инструкция Бнай Брита для генсека и его соратников по Политбюро ЦК. Хотя Авен, который ходит в обнимку с сегодняшними хозяевами Кремля, большой распальцовщик, в данном случае он не привирает. Архивы это подтверждают.
А дальше «учитель Политбюро» поделился ещё одним секретом:
«Был важный разговор в Париже (его и экономистов команды будущих «реформаторов»; Авт.). Это была весна 91-го. Там мы впервые всерьёз обсуждали формирование правительства — прямо в этих терминах. Я впервые понял, что Гайдар, Шохин, Чубайс всерьёз думают о правительстве».
< >
Да как же не думать, не мечтать: того же Авена в феврале 92-го Ельцин назначил министром внешнеэкономических связей РФ, и по велению какой-то щуки он очень скоро стал олигархом.
Обратите внимание на время — весна 91-го. До декабрьского Беловежского соглашения почти год, а мировая закулиса со своими марионетками уже формируют правительство независимого российского государства и делит портфели. Опьянённые многолетним отсутствием возмездия, эти ребята в последнее время подразвязали свои языки и успели кое-что рассказать. Но не о них пока речь.

 

 

II

С самого начала Бнай Брит ставил своей целью взять под полный контроль все финансовые потоки планеты. И, можно сказать, с этим справился. Банки Америки и Европы, включая Швейцарию и офшорные зоны, принадлежат членам масонского Ордена. (За движением советских золотовалютных активов они следили с особой тщательностью). Стало быть, ЦРУ оперативно получает информацию о личных счетах и других активах нечистоплотных представителей власти всех стран. А по докладам ЦРУ уже руководители западных держав решают, с кем из них полезно поработать и как.
С Китаем и его лидерами они на «вы», с небольшой Белоруссией и её Батькой — тоже (как раньше со Сталиным, Хрущёвым и Брежневым). Потому что чистых на руку политиков в финансовых вопросах за горло не возьмёшь и во внутренние дела их государств бесцеремонно не полезешь. А с нечистыми на руку «фигурантами» можно на «ты».
Заокеанские руководители не грозят им шумно ядерным оружием. А при встречах жёстко берут за мошонку и вкрадчиво говорят: «Вот, парень, документы на твои активы, которые ты слямзил у доверчивого народа. Не хочешь, чтобы тебя дискредитировали и сделали невыездным? Если не дурак, будешь решать так, как мы тебе продиктуем». И «не дурак» под нажимом шантажа вынужден делать то, от чего у его народа лезут глаза на лоб.
Наверно, только в ЦРУ можно узнать истинные мотивы появления того Соглашения между Бейкером и Шеварднадзе, о котором я уже говорил — Соглашения о разграничении между СССР и США морских пространств в Беринговом и Чукотском морях. По нему, если помните, наша страна ни за что, ни про что уступила американцам в двухсотмильной зоне район площадью 7,7 тысячи квадратных километров и часть континентального шельфа площадью 46,3 тысячи квадратных километров. Неужели за голубые глаза президента Америки делала этот подарок кремлёвская власть?
А с какой силой (и по каким таким поводам!) надо было взять наш Кремль за мошонку, чтобы заставить его взметнуть руки вверх и отказаться от самого грозного оружия Советского Союза — боевых железнодорожных ракетных комплексов (БЖРК) «Скальпель»! Не верьте пропагандистам Бнай Брит, вещающим сегодня с российских телеэкранов, будто СССР надорвался и оттого стал по ядерной мощи слабее США. Будто социальная модель общества не выдержала конкуренции с олигархическим капитализмом. Все было не так. Это было похоже на приказ полководца своей армии сдаться на милость не напирающему, а отступающему противнику.
Шедевры наших конструкторов — железнодорожные поезда, составленные как бы из рефрижераторов, курсировали по разным дорогам страны и могли преодолевать в сутки до тысячи километров. Вроде везли куда-то мясо, рыбу, овощи, фрукты. С американских спутников-шпионов БЖРК было трудно отличить от обычных составов.
Но в момент «X» крыши рефрижераторов распахивались и с пусковых установок могли стартовать твердотопливные ракеты СС-24 «Скальпель» (по натовской классификации). В каждом поезде было по три установки, а общее число «Скальпелей» — 60. Одна ракета СС-24 несла десять ядерных разделяющихся боеголовок мощностью по 500 килотонн, плюс помехи для системы ПРО и, преодолев все препятствия на расстоянии одиннадцать тысяч километров, попадала в цель с точностью до 200 метров.
Труднопоражаемых БЖРК, принятых на вооружение в 87-м, американцы боялись, как чёрт ладана. (Жуткий страх они испытывали и перед суперракетами РС-20 — к истории с их уничтожением вернёмся в следующей главе). Знали, что ответная залповая атака «Скальпелей», помимо других городов, могла уничтожить Вашингтон, командные пункты США и главный центр управления запусками ракет в подземных бункерах горы Шайенн. Сами янки пытались создать подобие наших БЖРК с ракетами «Пискипер», но дело у них не пошло. Они чувствовали себя ущербными: кулаки-то постоянно чесались и так хотелось утвердить бнайбритскую гегемонию на планете, а кишка тонка — могли нарваться на неприятности с летальным исходом.
И вдруг кремлёвская власть согласилась в 89-м начать переговоры о ликвидации БЖРК. Какие же аргументы должны были вынуть из рукава американцы, чтобы заставить московских бюрократов пойти на такой беспрецедентный шаг! Нельзя же относиться серьёзно к официальному объяснению, будто иначе нам бы не дали кредиты (а где свои золотовалютные активы — тю-тю?).
Сначала по договору о сокращении стратегических наступательных вооружений БЖРК загнали на базы и поставили на «вечный прикол». Да ещё услужливо смонтировали на ядерных поездах лазерные маячки, чтобы противнику было проще прицеливаться по «Скальпелям». А позже Ельцин и его престолонаследник завершили уничтожение оружия, смертельно опасного для США.
Кстати, не Горбачёв же с членами Политбюро лазили по вагонам и цепляли предательские маячки. Это делали высокие чины Советской Армии и КГБ, которые давали присягу на верность Родине. Я так и вижу, как генералы, кряхтя от натуги и густо потея, карабкались по металлическим лестницам, чтобы удостовериться в надёжной работе сигнализации. А потом эти генералы, в качестве народных депутатов России, будут избирать председателя парламента и выдавать себя за истинных патриотов.
Тротиловый эквивалент этого капитулянтского решения (а надо присовокупить сюда ещё добровольное уничтожение военной инфраструктуры Варшавского блока за счёт бюджета СССР, сдачу территорий под ракетные установки НАТО в двадцати шагах от Москвы, в Прибалтике и многое другое) измерить невозможно. Что называется, полный капут! Кем стал Советский Союз — жертвой коррупции крупных чиновников, прижатых к стенке шантажистами из Бнай Брита? Заложником политики вождей-пацифистов? Так раздеваются догола или в припадке безумия, или в порывах сильной любви.
Михаил Сергеевич Горбачёв, видимо, потерял голову от обожания США, считая их образцом миролюбия и бескорыстия. Такая мысль закралась у меня в начале 92-го, когда мы — три вице-премьера российского правительства спустились по просьбе руководства Минобороны на Запасной Командный Пункт (ЗПК) под Москвой. Это сложнейшая система подземных сооружений для Верховного Главнокомандующего страны и его штаба на случай ядерной угрозы. Там автономные энергомощности, другие источники жизнеобеспечения и много-много всего остального.
Даже прямое попадание мощного ядерного заряда не выведет из строя ЗПК. А вот грунтовые воды, подземные реки стали создавать серьёзную угрозу — советское правительство прекратило финансирование необходимых работ. Поэтому руководство Минобороны уже другой страны — России попросило нас осмотреть объект и повлиять на Ельцина в плане срочного выделения средств. Что мы и сделали.
Но вспоминаю я эпизод по другой причине. В ЗПК имелся журнал посещений: все, кто спускался туда (а это были единицы), обязаны расписаться и поставить дату. Я изучил журнал. В нем стояли подписи всех бывших Верховных Главнокомандующих — Хрущёва, Брежнева, Андропова и даже больного Черненко. А следов пребывания Михаила Сергеевича не было. За семь лет нахождения в должности Верховного Главнокомандующего СССР он не нашёл времени познакомиться со своим рабочим местом в «кризисной ситуации». Какая вера в рыцарское благородство НАТО и его хозяев — США и мировой закулисы!
А вот свой народ такого доверия у кремлёвской власти не заслужил. Не пожалело же времени Политбюро ЦК на рассмотрение и утверждение предложений КГБ СССР о создании дополнительных подразделений Группы «А» (Альфа) на территории Советского Союза. Для подавления недовольства населения (о чем я подробно рассказывал во второй главе).

 

 

III

Вернусь, однако, к обстановке накануне первого Съезда народных депутатов. Тогда мне было многое непонятно: кто и с какими замыслами пришёл в российский парламент. Сплошь незнакомые лица, все шумели о преданности идеям демократии и о спасении многострадального народа. Но со временем словесная шелуха опадала, достаточно чётко проявлялись позиции каждого, оголялись истинные цели людей. В основном, конечно, шли «на ловлю счастья и чинов». Кто как понимал своё «счастье», тот и объединялся с себе подобными. Образовалось два влиятельных лагеря.
Как вижу теперь, были немалые силы и внутри страны и за её пределами, заинтересованные в «своём» удобном во всех отношениях кандидате на пост Председателя Верховного Совета РСФСР. В том человеке, который не станет рыться в зарубежных счетах вороватой номенклатуры, не решится перекрыть отлаженные каналы утечки активов России за бугор и мешать мировой закулисе хозяйничать на наших богатых просторах (Мировая Закулиса требовала, чтобы после Горбачёва все ходили по той же, указанной Западом, плашке и называла такой порядок, да и сейчас называе — преемственность власти). Эти силы на съезде были представлены не очень большой группой депутатов. Назову её условно бнайбритской. Она сделала ставку на «обновлённого» Ельцина, готового ради власти на любые условия.
А противостояла ей другая группа, прорусская, более многочисленная, но не столь монолитная. Она тоже отстаивала интересы номенклатуры — партийной и хозяйственной. Но была категорически против режима внешнего управления Россией и считала, что национальные богатства, пусть и приватизированные, должны работать только на страну. Она поносила Горбачёва за чрезмерные уступки Западу.
Если вопрос не касался дележа власти, бюрократы из двух этих групп единодушно, как на партийных собраниях, «проталкивали» решение. Так, за Декларацию о суверенитете РСФСР, которая давала право приостановки того самого закона СССР об автономизации России, все проголосовали без звука. Мировой закулисе выгоднее иметь дело не со сборищем мелких вождей, а с одним центром власти на нашей территории. Это же было в интересах прорусской бюрократии: невозможно создать сильное государство, гарантирующее безопасность личного бизнеса, где на каждом километре свой царь и бог.
Всей кучей съезда навалились бюрократы и на Комитет народного контроля России — дружненько упразднили его вместе с региональными подразделениями. А это был очень эффективный инструмент финансового воздействия на чиновников (я упоминал о нём в первой главе). И не только финансового. Сколько голов снесли с бюрократов контролёры за воровство и плохое исполнение обязанностей. В этой системе работали миллионы пенсионеров на общественных началах, которых называли народными мстителями. Их нельзя было купить взятками, запугать (пенсию не отнимут!) — они лезли во все щели, стучались во все двери.
И Ельцина, когда он работал на стройке, народный контроль не раз штрафовал за брак, и многих других депутатов-хозяйственников. Хватит его терпеть! Хватит ему пить кровь родной бюрократии! Тем более впереди была схватка за собственность, за природные богатства и финансы России. И тут обе группы слились в едином желании — избавиться от ненавистного контроля. Будь их воля, они упразднили бы и прокуратуру и МВД. Так обе группы расчищали пространство для безмятежной жизни на случай своей победы.
А кому она больше светила? Бнайбритской группе ловить было нечего, если бы не два обстоятельства. С группой этой, во-первых, объединились депутаты от блока «Демократическая Россия» и даже назвали Ельцина своим кандидатом. Среди них немало было политиков со взглядами Авена. Но в большинстве своём там собрались наивные романтики, подвижники, такие, как Белла Куркова, Олег Басилашвили, Сергей Юшенков, Виталий Уражцев, Глеб Якунин, Лев Пономарев и многие другие. Они помнили Ельцина по московским баталиям и по-прежнему видели в нем борца с бюрократическим произволом, принимали за чистую монету его слова о любви к народу и справедливости. Им казалось, что поддерживая Бориса Николаевича, они делают историю и двигают Россию к прогрессу. А о его закулисных манёврах и тайных договорённостях демократы станут догадываться позднее.
И второе обстоятельств — игра Кремля с Ельциным в поддавки. В прорусской группе были достаточно сильные и авторитетные депутаты, с удачным руководящим опытом за спиной, которые могли положить на лопатки демагогию Бориса Николаевича. Он ведь в дискуссиях удары держать не умел. Но Горбачёв со своими товарищами из Политбюро двинул против харизматичного Ельцина, скажу помягче, не очень импозантного Ивана Кузьмича Полозкова, первого секретаря Краснодарского крайкома КПСС.
Чтобы сдать матч, футбольному тренеру не обязательно заставлять нападающих забивать гол в свои ворота. Достаточно поставить на игру заведомо слабых игроков, и дело будет в шляпе. То же самое и в политике. Может быть, Михаил Сергеевич считал Полозкова достойным соперником Ельцину и просто ошибся? Но вот свидетельство помощника Горбачёва Анатолия Черняева. Его и Евгения Примакова шеф пригласил к себе на дачу поужинать. Там разговор зашёл о Иване Кузьмиче. И Анатолий Черняев записал в своём дневнике такое высказывание Михаила Сергеевича: «Я же Полозкова знаю очень давно. Он честный, порядочный мужик, но глупый, необразованный».
В Большом Кремлёвском дворце, где проходил съезд, было много свободных мест. Нас, народных депутатов СССР, пускали туда беспрепятственно, и я несколько дней подряд наблюдал за выборными дебатами. Интересно было сравнивать тактику борьбы двух кандидатов-соперников — Полозкова и Ельцина, представляющих два разных направления в развитии России.
Бесхитростный Полозков, невысокий, кряжистый, пёр против разорителей страны, как раненый кабан на охотников — только трещали камыши. Он будто не знал, что депутаты-директора и депутаты-чиновники давно богатели за счёт кооперативов при предприятиях, и предавал эти кооперативы анафеме, теряя сторонников. Когда он взметал по-ленински руку, бросалась в глаза наколка «Ваня», синеющая у основания большого пальца. Иван Кузьмич своей прямолинейностью и видом урки увёл из прорусской группы немалое число участников съезда.
А высокий, стройный Борис Николаевич извивался ужом. Он то обещал всем защиту от обнищания: «Предложения союзного правительства, в которых предусмотрены рост цен и переход к рынку за счёт народа — это антинародная политика. Россия не должна её принимать», то предлагал себя съезду, как уценённый товар: «В нынешней обстановке... нужно избирать Председателя Верховного Совета на два года». Это впечатляло: человек не намерен засиживаться во власти, он хочет вытащить Россию из трудностей и уйти. Да ещё знает, как безболезненно перейти на рыночные отношения. Ну какой ему Полозков конкурент!
Странным было и поведение самого Михаила Сергеевича. На съезде он не пошёл в президиум, а поднялся с Лукьяновым на балкон, нависший над залом, и громко бросал оттуда в адрес депутатов колючие реплики. Холод высокомерия струился с балкона. Горбачёв всем своим видом показывал, что относится к съезду, как к балагану. Так смотрят с наблюдательной вышки за вознёй детворы в пионерлагере.
А его выступление на съезде?! В привычной своей эмоциональной манере он поругал Ельцина, не подкрепив доводы аргументами, и пригрозил депутатам санкциями со стороны союзного правительства, если те всё-таки надумают поддержать Бориса Николаевича. Мне представляется, что этот финт был рассчитан на психологию упрямого русского мужика: «Ах, так! Нас запугивают. Да мы из вредности проголосуем не за того, кого нам навязывают!»
Два тура бодались Ельцин с Полозковым и шли почти ноздря в ноздрю, недобирая каждый до победы совсем немного голосов. А в третьем туре Политбюро вдруг сняло с дистанции Ивана Кузьмича и двинуло на трибуну взлохмоченного от неожиданности предсовмина России Александра Власова, как мне показалось, не совсем понимавшего, за что его, подобно Сергею Лазо, суют в топку съездовского паровоза.
Три года генерал-полковник Власов был министром внутренних дел СССР, и клеймо мента ему очень мешало. Он, конечно, не ошарашивал публику, как Грызлов, политическим неологизмом: «Парламент — не место для дискуссий!» (его вынесли бы на носилках из зала), но всё же прошлое кандидата настораживало многих. Вдруг он попытается заставить вольнолюбивых депутатов ходить по команде «ать-два!» И это помогло Борису Николаевичу набрать для победы необходимое число голосов.
Уже тогда в кулуарах съезда некоторые депутаты из прорусской группы роптали: что же происходит! Или Горбачёв с Ельциным грызутся на людях для вида, а за спиной варят одну кашу? Или повлияли поездки Бориса Николаевича в США и другие осиные гнезда Бнай Брита, и влиятельные господа сказали вождю советских коммунистов: «Не мешай парень, Ельцину взять власть в России?» Иначе зачем Михаил Сергеевич сотоварищи из Политбюро устраивал этот политический цирк!
Через несколько часов после своей победы Ельцин позвал меня и попросил назвать кандидатуру на пост его первого заместителя. Он плохо знал российских депутатов. Я предложил председателя Ханты-Мансийского окружного Совета Валерия Чурилова — выпускника МВТУ имени Баумана, кандидата технических наук. Человека с широким кругозором и стойких демократических взглядов. Мы с ним проехали по многим нефтепромыслам, и я отметил про себя, что это настоящий хозяин своей земли, которого рабочие глубоко уважали.
Вскоре Борис Николаевич позвал меня ещё раз и сказал, что кандидатура Чурилова не прошла (у кого она «не прошла» — осталась загадкой) и что ему «навязали какого-то» Руслана Хасбулатова. Он его совсем не знал. И я тоже не знал. Жаль, конечно, что Чурилова бортанули — был бы очень сильным, порядочным работником.
Как бы спохватившись, Ельцин уже на бегу посоветовал не тянуть с подготовкой предложений о создании Министерства печати и информации России. Эту тему мы с ним обговорили заранее: принят Закон о печати СССР, и нужен государственный орган, который бы занялся демонополизацией СМИ, упразднением всех структур Главлита (цензуры), оказанием помощи в становлении независимых изданий. Я ответил, что набросать предложения не проблема, а кого он намечает на должность главы правительства?
— Бочарова, — сказал твёрдо Борис Николаевич — я с ним уже договорился. Он уважаемый человек, его съезд поддержит.
Мне выбор Ельцина был тоже по душе. С Михаилом Александровичем Бочаровым мы были членами Координационного совета в Межрегиональной депутатской группе (МДГ), дружили и очень часто встречались. До избрания народным депутатом СССР он возглавлял крупнейший в стране Бутовский комбинат стройматериалов (концерн «Бутэк»), в который ездили за опытом со всей страны. «Бутэк» давно работал на полном хозрасчёте, использовал самые прогрессивные методы организации труда.
В Комитете Верховного Совета СССР по строительству и архитектуре Бочаров являлся правой рукой Ельцина и в последние дни был очень занят. Комитет вёл парламентское расследование по фактам бесполезной траты в городе Елабуга 1,3 миллиарда долларов из бюджетных средств. Сумма для загибающейся экономики страны огромная.
История поучительная и для сегодняшних чиновников-кавалеристов с шашками наперевес. В 85-м по решению союзного правительства в Елабуге началось строительство Камского тракторного завода для производства пропашных агрегатов. Три года возводили корпуса, потратили громадные деньги, а зачем — так и не поняли. Современных образцов трактора, годного к массовому выпуску, ведомственные конструкторы дать не удосужились. Задумались: что дальше строить и для чего? (Это ж надо так планировать и хозяйствовать!).
Новым росчерком пера союзного правительства в 88-м решили здесь все переделать под автомобильный завод по выпуску 900 тысяч малолитражек в год. Чтобы продавать их за валюту. Стали переделывать, как раз и потратили эти 1,3 миллиарда долларов. Но никакой серьёзной экспертизы не проводилось. Оказалось, что на заводе такой мощности должно работать 600 тысяч человек, а все население Елабуги 50 тысяч. И инфраструктуры никакой. К тому же, «Ока» и старая фиатовская модель «Panda» за валюту никому не нужны. Опять остановились и стали чесать в затылках.
За обедом в столовой Михаил Бочаров делился со мной некоторыми подробностями расследования. И однажды сказал, что все собранные материалы вывели комиссию на главного виновника — зампреда Совмина СССР Ивана Силаева, курировавшего машиностроительный комплекс. Он самолично подписывал решения правительства, которые непонятно в каких целях готовили люди из его аппарат. И Комитет Верховного Совета оформляет «Елабужские страдания» для передачи в Генеральную прокуратуру СССР. Дело подсудное.
Странно, как всё перекликается в жизни! Мне тоже приходилось заниматься проблемами тракторостроения. И вставляли мне палки в колеса люди из команды Силаева. Это было в 86-м, когда я ещё работал в «Правде», и ко мне пришёл фронтовик-конструктор, если память не изменяет, из научного автотракторного института, который располагался недалеко от Белорусского вокзала. Он спросил: знаю ли я, что за последние годы их ведомство не выдало на-гора ничего нового. Тракторостроение приходит в полный упадок, как и весь машиностроительный комплекс.
А между тем в головном институте страны молодые конструкторы творят, предлагают интересные варианты машин, но проекты большие чиновники кладут под сукно. И занимаются имитацией деятельности. Разобрали по болтикам американский Катерпиллер, скопировали детали, потом долго отливали их в разных формочках. Но металл другой, тяжёлый, к тому же для присвоения себе авторства изделия кое-что изменили — когда собрали копию, трактор еле-еле тащил свой вес. Сколько ухлопали времени и средств на пустую работу! Кстати, именно этот институт толкал для выпуска в Елабуге модель позавчерашнего дня МТЗ-142, которую ведущий конструктор Дронг разрабатывал ещё в 1961 году, но она его не удовлетворила. Такое впечатление, говорил конструктор, будто кто-то преднамеренно тянет отрасль назад, чтобы мы покупали за рубежом.
Два дня я ходил пешочком в институт — от редакции он недалеко. И спрашивал и смотрел рекомендованные конструктором бумаги, разговаривал с ведущими инженерами. А на третий день мне сказали, что они доложились по инстанции о характере моих интересов к отрасли, и что им позвонили из аппарата зампреда Совмина Ивана Степановича Силаева и впредь не велели давать документы — они секретны. Мне же не полагается знать секреты! Я усмехнулся: Ну, «детвора!» И показал высшую форму допуска к секретам — первую, так называемый, вездеход. Они растерялись, и началась долгая эпопея со звонками.
А на следующий день меня вызвал к себе главный редактор «Правды» Виктор Афанасьев и спросил:
— Ты что там у тракторостроителей бузу поднимаешь?
Я объяснил, в чем дело. Оказывается, Афанасьеву позвонил завотделом машиностроения ЦК КПСС Аркадий Вольский (с какой завидной оперативностью там подключались к защите друг друга!), и, ссылаясь на мнение генсека, порекомендовал газете не поднимать «тракторную» тему.
Афанасьеву эти звонки были, как кость в горле.
— Они всё прикрываются мнением Генерального секретаря, врут, конечно, — как-то печально сказал главный редактор. — Но не станешь же по каждому случаю звонить Горбачёву и переспрашивать. Не будем лезть на рожон — займись другой темой.
Я начал было возмущаться, но главный меня отбрил:
— Ты сам виноват. Когда идёшь по крыше — не греми сапогами. Тогда и шума не будет.
А как не греметь, если люди видят, что корреспондент собирает материал не об успехах в соцсоревновании. И если сами хорошо понимают, что они вытворяют и где им за это полагается быть. Конечно, будут включать все предупредительные сирены!
Сейчас мы уже привыкли быть на этом направлении позади планеты всей. И откатываться назад все дальше и дальше. Но даже в самые сложные, голодные времена, наша страна умела кое-что делать. В 1930 году советское руководство обратилось к США за технической помощью в строительстве у нас первого тракторного завода. На Руси лапотной этим никогда не занимались. Но американцы заломили безумную цену. А кто из капиталистов захочет выращивать себе конкурентов!
Тогда русские инженеры сами разработали генплан завода с учётом последних мировых достижений в тракторостроении. Успели провести экспертизу, всё отмерить не семь, а семьдесят раз. В том же году в Челябинске началось строительство завода.
Кремлёвская власть опекала стройку, как дитя малое (с таким же рвением, с каким нынешняя власть опекает возведение дворцов и резиденций для себя родимых). Всячески поддерживала свежие идеи конструкторов, разжигала изобретательский бум. И уже через три года Челябинский тракторный завод (ЧТЗ) начал выпускать продукцию (к 1940 году с конвейера сошло сто тысяч тракторов). Какую продукцию? На этот вопрос в 1937 году ответила международная выставка техники в Париже: там наши тракторы С-60 и С-65 были признаны лучшими и удостоились высшей награды — «Гран-при».
Не будь всего этого, не было бы у Советского Союза лучшего танка Второй мировой войны — Т-34.
Ещё одну высшую награду «Гран-при» у нас получала «Волга-21». На международной Брюссельской выставке в 1958-м она была признана лучшим автомобилем года и получила название «Танк во фраке».
И тогда, когда мы были в технике на первых позициях, и в 80-х, когда страна скатилась в аутсайдеры, в Советском Союзе царствовала одна и та же политическая система. А какие разные результаты! Кстати, не только в этой отрасли. Так что дело не в форме общественного устройства.
Сторонники тотальной приватизации все время жужжат в уши народу, будто национализированная тяжёлая промышленность (и вся группа «А») — это бегун на спринтерские дистанции. А на длинных расстояниях она соревнования с капиталистами не выдерживает. Вот и в Советском Союзе людей к первым большим успехам двигал страх, а страха не стало — победы закончились.
Интересный аргумент. А разве не на страхе держатся все иные системы? И крупным капиталистом и мелким заводчиком тоже движет страх — страх разорения. А что держит в рамках политиков Запада? Боязнь: как бы не потерять место и не получить волчий билет! И чиновник, не важно, какую общественную формацию он представляет, работает тогда хорошо, когда ощущает над собой дамоклов меч страха — страха быть вышвырнутым за некомпетентность, безделье или потерять свободу за взятки и откаты. Это вседозволенность, ставшая нормой жизни представителей власти, подкосила нашу экономику. Ведь российский чиновник без совести и страха — это же не человек. Это горилла со связкой тротиловых шашек, да ещё верхом на носороге. Раздолбайство власти, круговая порука в чиновничьей среде несут одни беды и современной капиталистической России.
Я рассказал Бочарову о своей истории с научным институтом: не пригодится ли?
— Не знаю. По идее прокуратура должна рассматривать силаевский вопрос в комплексе, — ответил Михаил Александрович. — Что расследовать — их дело. Через пару дней отвожу документы генпрокурору — поручение нашей комиссии. И Ельцин дал добро.
Через несколько дней мы встретились: как дела? Бочаров пожал плечами: «Какая-то игра там наверху».
— Меня пригласил к себе Рыжков и попросил не передавать дело в прокуратуру, — сказал Михаил Александрович (Николай Иванович Рыжков в ту пору — Председатель Правительства СССР. Видимо, они созвонились с Ельциным). — Он отправляет Силаева досрочно на пенсию, пусть уйдёт по-доброму. И Борис Николаевич занял ту же позицию. Так что обращаться в прокуратуру бесполезно.
Ещё через какое-то время я зашёл в кабинет к Борису Николаевичу, там была группа шахтёров. Они просили помощи. Приоткрыв дверь, заглянул Бочаров, и Ельцин обрадованно показал рукой в его сторону, как на палочку-выручалочку:
— Вот будущий глава правительства, с ним решайте вопросы. До этого Борис Николаевич сказал Бочарову, чтобы он начал вести переговоры с кандидатами в члены правительства. И Михаил Александрович, не афишируя, занимался формированием команды. Например, бывшему председателю Госплана Татарстана депутату Юрию Воронину он предложил пост вице-премьера по экономике. Тот собрался советоваться с членами своей фракции в парламенте.
Что было дальше, вспоминал сам Воронин: «Вечером меня и заместителя Председателя Верховного Совета РСФСР Бориса Исаева срочно вызвал со съезда народный депутат Мухаммат Сабиров, бывший в то время Председателем Совета Министров Татарской АССР. «Срочно идём к Силаеву, — сказал он нам, — Он только что позвонил. Завтра его будут представлять на должность Председателя Совета Министров РСФСР». «А как же Бочаров?» — изумились мы. «Не знаю, — ответил Сабиров, — представлять будут двоих-троих, в том числе, возможно и Бочарова. Но Борис Николаевич будет поддерживать Силаева. Иван Степанович начал вести переговоры с фракциями и региональщиками, просил нас подъехать». Через день Силаев был утверждён Верховным Советом в должности предсовмина, а затем и съездом».
Даже для политики трюк неожиданный!
По депутатским фракциям передали призыв Ельцина: голосовать не за Бочарова (он тоже выдвигался), а за Силаева. Того самого Силаева, зама Рыжкова, которого его шеф с Ельциным намеревались прикрыть от прокуратуры отправкой на пенсию. А вознесли во-он куда!
Так круто развернуть упрямого Председателя Верховного Совета России — нужна большая политическая сила. У кого же она нашлась? У Михаила Сергеевича.
Накануне состоялась «тихая» ночная встреча Ельцина с Горбачёвым, куда Борис Николаевич пришёл со своим мнением, а вышел, так сказать, с решением «высших инстанций». Что-то насторожило их там «наверху» в Бочарове: человек идеи, бескомпромиссный, держаться за должность не будет. Значит, управлять им невозможно.
Помощник Михаила Сергеевича Анатолий Черняев записал в те дни в своём дневнике: «Силаев, премьер-министр России выступил за частную собственность (полная метаморфоза у технократа). Кстати, Бочарова взять в премьеры Ельцин побоялся, а взял Силаева, хотя это был человек Горбачёва. Чудеса, да и только!»
Наверно, Черняев тоже не всё знал о взаимоотношениях Михаила Сергеевича с Борисом Николаевичем. А удивлялся не только он. Это потом я, случай за случаем, стал понимать: Ельцин уже не самостоятельная фигура. А тогда из его путанных объяснений выходило, что ему нужен премьер, которого чиновники Центра считают своим. Так, якобы, легче будет выпрашивать для России поставки товаров и материалов.
Выпрашивать у кого? Ельцин, оправдываясь, словно забыл, что он сам «протолкнул» на съезде постановление, по которому Совет Министров РСФСР выводился из подчинения Союзного правительства, МВД республики переподчинялся Совету Министров РСФСР, учреждались российские банковская и таможенная системы, а новому правительству поручалось заключить прямые договоры с союзными республиками и иностранными государствами.
Постановление имело силу закона. Это был официально оформленный уход России из семьи СССР, уход со всеми пожитками. И реакция кремлёвской власти на него — гробовое молчание. Создавалось впечатление, что там заранее знали о готовящемся сюрпризе Советскому Союзу.
Я сказал Ельцину: поскольку дело с Бочаровым не выгорело, то и мне не стоит входить в правительство и создавать там министерство печати. Силаев совсем другой премьер.
— А какая вам разница, кого назначили премьером? — удивился Борис Николаевич. — Премьер сам по себе, он отвечает за экономику, а вы сами по себе — у вас идеология. Идите, как договорились, в министры, будете чаще иметь дело со мной и Верховным Советом. Я Силаеву подскажу, чтобы он помогал нам активнее.
Разница, конечно, большая: или работать с демократом-единомышленником или с заскорузлым бюрократом, засланным в российскую власть одной из кремлёвских группировок. Но прав Ельцин: нам с премьером не детей крестить. У меня своя программа действий, с которой я шёл в народные депутаты СССР, её и надо выполнить в любых обстоятельствах. Тем более, что мои планы совпадали с позицией членов Верховного Совета РСФСР.

 

 

IV

За несколько дней до этого разговора, когда ещё продолжалась работа съезда, мы собрались в кабинете Бориса Николаевича — он, Белла Алексеевна Куркова и я. Обсуждали, как создать в России свои телерадиокомпанию и информационное агентство. Республика тогда этого ничего не имела.
Народный депутат Куркова — основательница и главный редактор популярнейшей передачи из Ленинграда «Пятое колесо», была хорошим профессионалом. Ельцин любил эту передачу, а Беллу Алексеевну обожал за смелость и бескорыстие. И она в нём души не чаяла. Между ними были доверительные отношения.
Правда, через два года на одном из представительных совещаний Куркова, разобравшись, назовёт Бориса Николаевича с трибуны попом Гапоном. Я сидел в президиуме рядом с Ельциным — он был с бодуна, нервно катал рукой по столу карандаши и мычал: «Разлюбила! Разлюбила!» Хотел подняться и уйти, но я придержал его за руку.
Зная телевизионную кухню, Куркова предложила забрать у Кремля Второй резервный телеканал и АПН, где имелось много современного телеоборудования. Тогда можно создать Всероссийскую государственную телерадиокомпанию (ВГТРК). Но как заставить кремлёвскую власть пойти на такой шаг? Решением съезда народных депутатов РСФСР! Он теперь полный хозяин на территории России. Завтра же Белла Алексеевна должна выступить с этой идеей на съезде, а Ельцин убедит депутатов проголосовать. За вечер мы набросали с Курковой и речь и проект постановления съезда.
— Я нажму кнопку в зале, — заволновалась смелый автор «Пятого колеса», — и окажусь в очереди на выступление какой-нибудь пятидесятой. Не дадут мне слова.
— Вы только нажмите, — успокоил её Борис Николаевич, — а дальше моё дело. Первой выходить на трибуну не стоит, пойдёте второй. Но вы должны и возглавить эту телекомпанию.
— Нет — нет, — запротестовала Куркова. И передразнила Сталина из известного фильма. — Я Питер на Москву нэ меняю!
На съезде всё было разыграно, как по нотам. Депутаты выслушали Беллу Алексеевну и почти единогласно проголосовали за её предложения: монополия кремлёвских чиновников на Первом канале и на всю информацию надоела людям до чёртиков. Верховному Совету поручалось стать учредителем ВГТРК.
А реализовывать постановление Съезда предстояло только что созданному Мининформпечати, то есть мне, поскольку я был там пока в единственном числе. Меня утвердили министром в июле 90-го, я тут же сел составлять штатное расписание. И одновременно уламывал цэковские типографии: надо было срочно начать выпуск новых изданий, придумать им названия — так появились «Российская газета» и «Российские вести». А не было ни полиграфической базы, ни помещений — все принадлежало Управделами ЦК.
Когда-то в Казахстане я заработал медаль «За освоение целинных и залежных земель». И какой-то опыт первопроходца имелся. Но здесь нетронутых просторов было многовато. Хорошо, что быстро формировалась команда — из народных депутатов СССР, журналистов, юристов.
В памяти российского населения глубокого следа правительство Силаева не оставило. Да и мы — бывшие коллеги-министры увидим сейчас друг друга и, наверно, не всякого вспомним: кто это! Подбирал Силаев свой кабинет по принципу, неведомому для членов этого кабинета. И за один стол вместе с такими известными профессионалами своего дела, как Юрий Скоков, Михаил Малей, Юрий Соломин и Николай Федоров сели люди, о которых никто ничего не знал.
У Силаева в приёмной сидели лохматые мальчики с опросниками в руках и прилюдно тестировали кандидатов в министры, как школьников. Мы — руководители безденежных ведомств — Мининформпечати, Министерства культуры или юстиции — их не интересовали. Они экзаменовали по заданию Ивана Степановича тех, кто сядет на распределение финансовых потоков или государственной собственности. Этот метод прощупывания по системе «свой-чужои» распространён, как я позже узнал, в кадровых центрах Бнай Брита. Им отсеивают ненадёжные элементы. Кто посоветовал Ивану Степановичу использовать его, спросить никто не додумался.
Из своей прежней конторы Силаев привёл в Белый дом преданных ему аппаратчиков. Они заняли стратегические высотки, с которых удобно лоббировать частные интересы. И даже пропихивать их в форме правительственных решений. У Ивана Степановича была завсекретариатом Алла Захарова, на редкость энергичная женщина. Силаев частенько отсутствовал: получил новую квартиру, соответствующую высокой должности, и занимался её облагораживанием. А Захарова вроде бы подменяла его — собирала министров в своём кабинете и давала напутствия. Как можно аккуратнее — всё-таки женщина! — мы пытались объяснить, что нельзя превращать демократическое правительство в театр абсурда.
Она, да и другие близкие к Кремлю аппаратчики чувствовали себя полноправными хозяевами Белого дома. А министры? Ну что министры — их дело одобрять на заседаниях правительства задумки аппарата. Задумок, прямо скажем, было немало. В приёмных этих чиновников постоянно табунился пронырливый люд — все хотели что-то получить. И получали. В обход и за спинами министерств. Я начинал понимать, почему силаевская прежняя контора так сильно пропоролась на Елабуге.
Мне приходилось уже за хвост ловить и аннулировать с шумом, как бы инициированные нашим Министерством решения правительства о выделении кому-то больших сумм. Хотя ведомство никакого отношения к подготовке этих решений не имело. Да и не слыхало про них.
Чашу моего терпения переполнил случай с известным кинодеятелем, великим мастером отщипывать что-нибудь для себя от любой власти — белой, красной или коричневой. Вдруг правительство решило выделить ему деньги на русское издание сочинений Пушкина за рубежом, чтобы потом привезти книги в Россию и сдать в торговую сеть. Какая-то замысловатая акция! Даже бессмысленная. У нас было достаточно свободных полиграфмашин для таких целей, классика печатали без правительственных финансовых вливаний, да ещё зарабатывали на этом.
А всё дело было в сумме: кинодеятелю, Н.С. Михалкову, правительство выделяло десять миллионнов долларов. Деньги по тем временам фантастические. Думали на имени Александра Сергеевича подкатить к кассе, как на удалой тройке. Я заблокировал постановление («Да кто ты такой!» — рычал на меня кинодеятель) и пригрозил: если подобное повторится, вынужден буду выступить на Съезде народных депутатов. Аппарат притих. Но стал строить мне мелкие козни: то загранпаспорт, сданный на оформление, потеряет, то забудет прислать документы к заседанию Кабинета, а то вообще не известит о каком-нибудь срочном сборе министров.
После «разделительного» съезда народных депутатов РСФСР нашему правительству пришлось много времени тратить на демаркацию границ между собственностью остатков Советского Союза и собственностью России, между правами органов управления Центра и республики. Унылая работа. Очень похожа на делёж тряпок в распавшейся семье. Без лишних разговоров каждый делал своё дело. О чём говорить? Всё уже сказал Съезд своими решениями. А сказанное им подтвердил Кремль своим молчанием.
Силаев тогда молился на Ельцина с Горбачёвым, сравнивал их со Столыпиным. Думаю, Пётр Аркадьевич слегка удивился бы: за что ему такая великая честь! Цитатами из Столыпина помощники Силаева густо замешивали тексты его речей, посвящённых развитию фермерства. Страна вползала в тяжёлый продовольственный кризис, и российская власть искала спасение в раскрепощении земледельцев.
Законами Верховного Совета России нашему правительству поручалось заложить базу для многоукладной сельской экономики и создать условия для становления фермерства. А что нужно для этого? Не разрушая крепкие коллективные хозяйства, оказать крестьянам содействие в получении наделов для частного предпринимательства — это раз! Помочь им финансами, техникой — это два. И, наконец, позаботиться о создании конкурентной среды и запуске рыночных механизмов. Задачи, конечно, объёмные. Но решать их в тех условиях никто не мешал. Были бы столыпинская мудрость да чувство ответственности перед народом. И поскольку земельную реформу силаевское правительство считало Делом приоритетным, на ней и останавливаюсь подробнее. Что мы посеяли в 90-м, то продолжаем жать по сей день.
На земельной реформе «сидел» финансово-экономический блок правительства. А мы, члены кабинета — гуманитарии, должны были составлять как бы группу поддержки. У Столыпина, которым бредил Силаев, реформа пошла, потому что всё было продумано по-хозяйски, всё работало на большую идею. Крестьянин получал не только надел и лесоматериалы для установки дома, а также подсобных построек, но и денежный кредит с семенным фондом, сельхозинвентарь. Безлошадных обеспечивали рабочим скотом.
Особую роль в реформах сыграл Крестьянский государственный банк. Он был для фермеров заботливым, как мать, и строгим, как отец: давал дешёвые долгосрочные кредиты под залог участков и забирал землю в банковский фонд, если она пустовала, скупал её у нерадивых, продавал в рассрочку работающим хозяевам. Жёсткий контроль за расходованием денег по назначению позволял добиваться поставленных целей.
А нашим реформам первые оплеухи отвесила как раз бесконтрольность. Нерегулируемым вбросом бюджетных средств в деревню воспользовалась сельская бюрократия. Лжефермерами записались секретари райкомов КПСС, чиновники сельхозуправлений. Они получали «дешёвые» деньги, предназначенные крестьянам, и путешествовали на них по миру, покупали себе легковые автомобили. А земледельцам доставались объедки с барских столов. Финансисты наши так и не удосужились поставить фильтры для защиты от мошенничества и крохоборства.
Люди верили посулам правительства и раздирали даже крепкие хозяйства на доли — подавались в фермеры. А что их там ждало? Кредиты в коммерческих банках резко подорожали, стройматериалов нет, заказать технику для обработки земли или уборки зерна негде. Полагалось бы срочно создать зональные машинно-тракторные сервисные центры (МТСЦ), но до них у власти и сегодня руки не дошли. На заседаниях правительства я, кстати, говорил об этом не раз. Потому что ездил по сельским районам и видел, как ютятся фермеры в коробках из фанеры и орудуют на полях лопатами. Да ещё рэкет стал брать их в оборот.
Больше 350 тысяч фермерских хозяйств выделилось в 90-м из колхозов и совхозов. Но в том же году их число сократилось на 70 тысяч. И дальше откат продолжался. Помучались многие, помучались да и послали все к чёртовой матери. Бросили землю зарастать сорняками, а сами кто в город уехал прислуживать новым русским, а кто ударился в пьянство. Получилось, что и коллективные хозяйства в России порядком разрушили и фермеров не приобрели. Если к 90-му у нас засевалось 117 миллионов гектаров земли, то через несколько лет пашня уменьшилась на 47 миллионов гектаров. Сравните: вся сытая Франция имеет только 18 миллионов гектаров пахотной земли.
Не раз премьеру задавали вопрос: ну почему мы тянем с созданием крестьянского банка на столыпинский манер (его в нашей стране нет до сих пор). Надо бы вместе с Верховным Советом ускорить решение важной проблемы. Через банк земля включится в цивилизованный рыночный оборот, не оставляя места для чёрного передела, а фермеры получат возможность материально окрепнуть и нарастить производство продукции. «Специалисты работают», — успокаивал Иван Степанович. Какие специалисты?
У самого доверенного из них был большой кабинет в Белом доме. На двери висела табличка: «Ходорковский Михаил Борисович». Он особо не светился, но мы знали, что это советник Силаева и что Ивану Степановичу его внедрил Горбачёв. Ходорковский имел покровителей в Кремле. Вчерашний комсомольский функционер вдруг получил в подарок активы государственного Жилсоцбанка и создал свой коммерческий банк «Менатеп». В нём с разрешения Михаила Сергеевича Горбачёва были открыты расчётные счета Фонда ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Контроля за деньгами никакого — хочешь, посылай облучённым районам, а не хочешь — переводи в банки Швейцарии. Говорили, что Михаил Борисович — специалист по конвертации средств для высшего эшелона власти.
Технократу советской школы Силаеву, далёкому от финансовых махинаций, нужен был «свой» поводырь в банковских делах. И Кремль его дал. Ходорковский делал то, что от него хотели. У его кабинета я сталкивался со многими будущими олигархами. Потом они толпились в приёмной Ивана Степановича. И наверняка — в приёмной Ельцина. А потом появлялись решения и российской, и кремлёвской власти (в этих вопросах противостояния не наблюдалось) о раздербанивании государственных банков со всеми отделениями и филиалами и передаче их активов определённой группе товарищей. За 90-й год в России было создано 1300 коммерческих банков. Кто-то входил в финансовый бизнес со своими накоплениями, но многие использовали присвоенный народный капитал.
А для создания Крестьянского банка денег не нашлось.
Всё у нас освящалось именем демократических реформ: и разрушение сельской экономики, и растаскивание по карманам финансов. И ведь трудно было придраться. Нужны коммерческие банки? Очень нужны! Назрела земельная реформа? Давно! «Вот мы и делаем то, что нужно, отцепитесь от нас», — отмахивались вожди от подозрений. Делали, но здесь немного не так, там немного не то — чтобы в целом всё получалось с точностью до наоборот. Вместо бензина заливали в двигатель воду, вместо воды плескали на пожары бензин. Только узкая группа высших чиновников знала истинный замысел нашей взбалмошной банковской реформы: в хаосе блатной коммерциализации госструктур проще и безопаснее переправлять народные деньги в качестве ясака кукловодам из Бнай Брита.
По свидетельству бывшего председателя правления Промстройбанка СССР Михаила Зотова, до «большого разбоя» мы имели мощную банковскую систему. Активы одного Госбанка с филиалами превышали совокупные активы (подчеркну – совокупные!) таких монстров как Банк оф Америка, Сити Банк, Чейз Манхэттен Банк (США), Дойче Банк (Германия), Креди Лионе (Франция), Дайите Канге банк (Япония) и Барклайз Банк (Англия). То есть Госбанк был крупнейшим в мире. А ещё действовали Стройбанк и Внешэкономбанк СССР, с активами чуть меньше, чем у Госбанка. Рабочий капитал нашей страны составлял тогда свыше 2,5 триллиона долларов. «Считаю, что разворовано и вывезено, — подытожил Михаил Зотов, — около полутора триллионов долларов».
Скажу ещё раз: а на Крестьянский банк и на другие нужды нашей сельской экономики деньжат не наскребли.
С Силаевым у меня в связи с этим состоялся памятный разговор. Как-то после заседания правительства он поманил меня в свой кабинет для разговора с глазу на глаз, провёл в комнату отдыха. Там мы присели в кресла, и Иван Степанович открыл кран в умывальнике, чтобы струя воды с шумом билась в раковину. Подобно Ельцину, он считал, что так можно защититься от прослушивания. Это было в начале лета девяносто первого, когда Борис Николаевич завершал предвыборную кампанию в президенты России, и его всюду сопровождал в поездках по областям первый зам Силаева Юрий Скоков — очень сильная личность. Он выступал на митингах в поддержку Ельцина, действуя магически на толпу, и Борис Николаевич несколько раз прилюдно назвал его будущим премьером России (потом, правда, мелко «кинул», как и Михаила Бочарова. И, став президентом, вновь, с подачи Горбачёва, назначил премьером Силаева).
Иван Степанович ревниво отслеживал их поездки. Он переживал, нервничал, боясь потерять свой пост, и стал жаловаться мне на жизнь. Попросил передать Ельцину, что по-прежнему предан ему. Он почему-то считал, что мы с Борисом Николаевичем время от времени обсуждаем работу правительства, и хотел, чтобы я в разговоре отметил большие организаторские способности Ивана Степановича.
Странно было слышать все это. И неприятно. Никогда мы с Ельциным не заводили речи об обстановке в правительстве или его эффективности. Бориса Николаевича такие вещи, по-моему, мало интересовали. А всё, что мне нравилось или не нравилось в работе кабинета, я открыто лепил на его заседаниях, иногда вызывая сильное раздражение коллег. Ельцин же спрашивал о делах моего ведомства: тогда власть заигрывала с журналистами. Я сказал об этом Силаеву — он, кажется, не поверил.
И даже попенял мне: вот кабинет провернул такое великое дело — земельную реформу, а газетчики ковыряются в мелких недостатках.
— Будь сейчас самый суровый спрос, — пафосно добавил Силаев, — нам есть, что предъявить в своё оправдание.
Я не выдержал и, стараясь придать словам форму шутки, стал говорить:
— Иван Степанович. Самый суровый спрос был в сталинские времена. Вы их хорошо помните. Вам ли будить лихо? А то, представьте, заходит сюда вождь народов и, попыхивая трубкой, говорит: «Ну что, товарищ Силаев, и ви тут, кстати, товарищ Полторанин. Как будем отвечать? Куда поедем срок отбывать? Не говорите, что ви обещали народу сделать, я вижу, что ваше правительство сделало. Ви поманили и обманули, теперь ни колхозов, ни фермеров. Земля зарастает. Россия останется без своего продовольствия — пойдёт по миру с протянутой рукой. Ответьте: ви на какое государство работаете, товарищ Силаев с товарищем Полтораниным?»
— Хотя доля моей вины даже не двадцатая, а сотая, — посмотрел я в глаза Силаева, — мне было бы трудно отбиться. А Вы бы что ответили, Иван Степанович?
Он удостоил меня недобрым взглядом и побледнел (дёрнул же меня чёрттак по-чёрному шутить с пожилым, издёрганным ревностью человеком).
— Сталина, слава богу, нет и уже не будет, — холодновато произнёс на прощание Иван Степанович. — А из Вас получается неплохой обличитель.
Позже мне передали, что на очередной встрече с Горбачёвым Силаев ему сказал: «Полторанин страшный человек!». Но ведь я только напомнил премьеру, каким бывает настоящий спрос с чиновников.
А тогда, летом 90-го президиум Верховного Совета поторапливал меня: нужно быстрее создавать средства массовой информации российской власти. Потому как депутаты без своих газет и телевидения, все равно, что дети без любимых игрушек. Всем хотелось популярности. Но если Кремль без особого сопротивления сдавал свои политические права и предприятия союзного подчинения, то за средства массовой информации сражался, как за Сталинград. Опасался лишиться монополии в пропагандистской обработке народа.

 

 

V

Думаю, читателям интересно вспомнить, в каких условиях рождались средства массовой информации России. Я попросил Ельцина пожестче поговорить с Горбачёвым. Он позвонил при мне, и после долгих отнекиваний Михаил Сергеевич сказал, что поручает вести переговоры со мной члену Политбюро первому заместителю генсека ЦК КПСС Владимиру Ивашко и управляющему делами того же ЦК Николаю Кручине. Даёт им все полномочия.
В кабинете на Старой площади стоял длинный полированный стол: по одну его сторону расселись Ивашко с Кручиной и человек пять их консультантов, по другу — я один, поскольку штатное расписание министерства ещё не утвердили. Выглядело забавно. Они сидели угрюмые, и со стороны могло показаться, будто у них принимают акт о безоговорочной капитуляции. Но это было не так.
Ивашко сказал, что решение российского съезда для Политбюро не указ и речь можно вести только о товарищеской помощи молодой власти с их стороны.
— Чем же вы можете помочь? — обрадованно спросил я.
— А ничем! — ответили они почти хором. И весело засмеялись. Видимо, Горбачёв посоветовал им валять дурака — испытанный метод заволокитить дело.
У популярной тогда газеты «Советская Россия» было два учредителя — ЦК КПСС и Верховный Совет РСФСР. Мы проводили департизацию госорганов, и совместное издание выглядело уже нонсенсом. Я попросил Ивашко отказаться от учредительства (у ЦК много других газет) и уступить «Советскую Россию» Верховному Совету РСФСР.
— Исключено, — сказал первый зам Горбачёва. — Политбюро на это не пойдёт.
У меня в кармане был запасной вариант, обговорённый с Ельциным. Я его выложил:
— Тогда Верховный Совет готов отказаться от учредительства. Но в обмен на предоставление нам в Москве полиграфмощностей управделами ЦК для выпуска двух газет, которые мы откроем. И ещё нужны мощности в семи областных центрах для издания еженедельников.
Напомню, что все типографии принадлежали в то время партийным органам, без их разрешения не печатали даже таблицу умножения. (А в областных крупных центрах мы собирались выпускать — и выпускали-таки! — межрегиональные газеты, каждая на 5-6 субъектов федерации. Для противодействия реакционной пропаганде).
Моё предложение было заманчивым: они получали влиятельную раскрученную газету, как бы готовые золотые яички, а у них просили только гнездо для посадки несуществующей курочки. Но даже здесь не обошлось без попытки нагреть нас.
— Такое предложение по «Советской России» нам подходит, — сказал удовлетворённо Ивашко. — Но столько мощностей дать не можем. Все забито заказами, свободных нет. Ведь так, Николай Ефимович? — повернулся он к Кручине.
— Так, — лениво отозвался управделами.
— Вы-то — зачем туман нагоняете, — упрекнул я по старой дружбе Кручину. Достал из папки гарантийные письма директора издательства «Московская правда» и директоров областных типографий (их по моей просьбе брали депутаты на местах) о готовности обеспечить выпуск наших газет при согласии управделами ЦК.
— Ну-ка, ну-ка, — потянул бумаги к себе пойманный за руку Кручина. Почитал их, буркнул. — Что же нас-то не предупредили.
Они долго перешёптывались с Ивашкой и консультантами, потом приняли решение: согласиться с моим предложением. Я попросил отметить это в протоколе. И с осени того же года стали выходить «Российская газета» и другие, задуманные нами издания.
Примерно в том же ключе шёл торг вокруг Агентства печати «Новости». У Кремля оставалась мощная структура — ТАСС. Зачем ему дублирующая контора? Я убеждал Ивашко, что содержать в новых условиях АПН как орудие пропаганды достижений социализма дорого и бессмысленно — мир вздрагивает от того, что у нас происходит. А мы собирались реорганизовать АПН в компактное российское информационное агентство (РИА) для обеспечения новостями прежде всего читателей региональной прессы. Но замгенсека не хотел вникать в существо, а пускал в ход поповскую логику: коли уже положили камень на дорогу — пусть он там и лежит. Даже если сильно мешает.
Михаил Сергеевич страшился авторитетного Владимира Щербицкого, которого Брежнев хотел видеть своим преемником.
И на радость сепаратистам сместил его в 89-м с должности первого секретаря ЦК Компартии Украины. А поставил туда Владимира Антоновича Ивашко. Он выпустил из бутылки джинна незалежности, и западенники до того распоясались, что сам Ивашко вынужден был ретироваться в Москву. И вот как порученец Горбачёва выполнял его установки: «Держаться! Не отступать!» Но отступить всё же пришлось. Сначала, правда, мы сделали шаг назад: отказались от претензий на телеоборудование АПН. И Владимир Антонович сдал агентство России. РИА «Новости» сразу завоевало авторитет своей объективностью.
По телевидению у Ивашко (Кручина уже больше молчал) была, как он говорил, непробиваемая позиция: российский съезд принял ошибочное решение. Потому что нет места ещё для кого-то в Останкинских корпусах, нельзя что-то вычленить из Гостелерадио в другую компанию, не разрушив весь комплекс, подать сигнал новорождённому будет некуда и неоткуда. Словом, цена нашей затеи — медный грош в базарный день. Чувствовалось, что в Кремле они даром времени не теряли: аргументы для «отлупа» готовили основательно.
Тогда я слабовато разбирался в технических тонкостях этого дела (всё-таки газетчик, полиграфист), но предполагал: будут ловить на неопытности. И предварительно обратился за консультациями к целому ряду московских специалистов. Ценнее всех были рекомендации первого заместителя Гостелерадио СССР Валентина Валентиновича Лазуткина — профессионала высокой пробы. Другие вытягивали меня из своих кабинетов в сумерки коридора и, озираясь, полушёпотом делились техническими знаниями, как будто выдавали страшную военную тайну. При этом напоминали, чтобы в случае успеха нашего дела мы не забывали об их услугах.
А Лазуткин на глазах у своих коллег весело подбадривал меня:
— Для создания телевидения нужно две вещи: канал и финансы. Деньги у вас есть, канал вам дадут — никуда не денутся. А в остальном мы поможем.
Ему как журналисту импонировала идея появления конкурентной среды. Он действовал совершенно открыто («Мы живём в России и должны уважать решения российской власти!»). Приглашал для прояснения деталей некоторых технарей, и мы сообща в его кабинете прорисовывали очертания телекомпании. Это Валентин Валентинович предложил присмотреться к Шаболовке, просчитал маршруты для прокладки кабелей по подземным коммуникациям Москвы, варианты распространения сигнала по России и многое другое.
Он сделал для рождения ВГТРК (наравне с Беллой Курковой) больше, чем кто-либо. Но при раздаче похвал «пионерам» российского телевидения всегда старался уйти в тень. Для него главное сделать дело, а пальцы веером пусть растопыривают пустобрёхи.
Не называя фамилий, я изложил Владимиру Ивашко мнение профессионалов. Показал вычерченные схемы закладки инфраструктуры ВГТРК без ущерба для Гостелерадио. Скрепя сердце он вынужден был признать: съезд, а по его следам и Верховный Совет РСФСР приняли обоснованное решение. Его надо выполнять. Попытался спорить по частным вопросам, но потом согласился, что специалист в этом деле он ещё тот! И будет полезнее, если финальную стадию переговоров и принятия по ним конкретных мер Политбюро спустит на несколько этажей ниже — поручит председателю Гостелерадио СССР Михаилу Ненашеву. Не царское это дело заниматься делёжкой эфирных частот. Ивашко позвонил Горбачёву, а также члену Политбюро Александру Яковлеву, и те дали «добро» на такой вариант.
После переговоров на Старой площади я зашёл к Ельцину и доложился о результатах.
— Дожимайте их! — сказал Борис Николаевич.
Стоит напомнить, что в СССР тогда все республики имели своё телевидение — госкомитеты при местных совминах. Вещали на русском и национальном языках. Одна Россия оставалась безлошадной. Сломать эту нелепую традицию и поручал нам, исполнителям, Съезд народных депутатов РСФСР. Кого мне теперь дожимать — Ненашева? Но он же коллега. Мне казалось, что поймёт с полуслова.
На рубеже 70-80-х годов Михаил Фёдорович Ненашев работал главным редактором «Советской России». Это была пора расцвета газеты, и репутация удачливого закрепилась за Ненашевым вполне заслуженно. Затем он возглавлял тихий Госкомиздат СССР, а в 89-м Горбачёв поставил его как надёжного пропагандиста на Гостелерадио. Сесть в такое время, да и на такую горячую сковороду — врагу не пожелаешь.
После первых же встреч с Михаилом Фёдоровичем я начал догадываться, что он получил от Горбачёва задание пудрить российской власти мозги. («Пудрить мозги» — любимое выражение Михаила Сергеевича). Выдумывать причину за причиной, обещать, но не делать. Не очень-то умел это Ненашев. Поводив меня за нос, он краешком намекнул, что на нашу договорённость на Старой площади плюнули и растёрли.
А депутаты требовали: «Подать сюда председателя Гостелерадио!» Его вызвали на заседание Верховного Совета РСФСР — он не стал прятаться за больничными листами и явился, долго оправдывался. Ему припомнили снятие с эфира выступления Председателя Верховного Совета РСФСР и пригрозили. Он ушёл помятый: трудно выглядеть свеженьким, находясь между молотом и наковальней.
Ну а что же Михаил Сергеевич, опять отсиделся в сторонке? Нет, на сей раз он обозначился во весь рост. И, к удивлению многих, громыхнул кулаком. Появился указ Президента СССР «О демократизации и развитии телевидения и радиовещания».
Чувствовалось, что указ Горбачёва готовили в спешке. В нем полно было тумана, но главная мысль припирала к стенке своей однозначностью: объявлялись «недействительными любые акты республиканских, краевых и областных органов, принятые без согласования с Советом Министров СССР и направленные на изменение правового и имущественного положения действующих подразделений Государственного Комитета СССР по телевидению и радиовещанию».
Указом, как видим, возводилась преграда на пути России к созданию собственной телерадиокомпании. Недействительны любые решения, если нет на то согласия Кремля — и точка! Умел же Горбачёв действовать круто, когда дело касалось контроля за массовой информацией. Оно и понятно: утрать этот контроль, это монопольное право дозволять или запрещать, и с экранов могут зазвучать убийственные факты о целенаправленном разрушении экономики. Или о поддержке Кремлём сепаратизма. Или о перекачке капиталов за рубеж. Или о тайном уничтожении наших самых грозных ядерных ракет СС-18 «Сатана» по воле США. Тут хочешь — не хочешь, а ляжешь на амбразуру.
Эх, если бы с таким упорством Михаил Сергеевич с товарищами из Политбюро отстаивал хотя бы целостность Советского Союза!
Правда, увязать концы с концами в указе не удалось. Алогичность его положений выпирала наружу. С одной стороны, закреплялась монополия Гостелерадио СССР, с другой — разрешалось создавать независимые студии «своим» работникам и организовывать вещание «путём аренды эфирного времени». Был откровенно провозглашён курс на коммерциализацию ЦТ, и в этом проглядывал тайный умысел: телевизионщики почувствуют вкус больших денег и будут активно союзничать с Кремлём в пресечении чьих-то посягательств на «плодородные» эфирные частоты.
И наконец, откровенным кукишем торчал пункт в документе, где предлагалось рассмотреть «необходимость строительства в гор. Москве аппаратно-студийного комплекса телерадио РСФСР». Дескать, вы там хоть из штанов выпрыгивайте, а мы ещё будем думать годика два или три.
Депутаты сразу узрели в указе демонстративный антироссийский демарш. На заседании Верховного Совета мне поручили подготовить доклад об информационной блокаде России. В нём я думал опереться на Декларацию о государственном суверенитете РСФСР, где прямо сказано: «Действие актов Союза ССР, вступающих в противоречие с суверенными правами РСФСР, приостанавливается». Указ Горбачёва, таким образом, не должен иметь силы на территории России. Если же со стороны его команды последовали бы и дальше конфронтационные меры, я предлагал вынести вопрос на съезд, и попросить там виновных на трибуну для объяснений. Во главе с генсеком. Были и другие идеи.
Выступать с докладом я не спешил, зная, что Ельцин проводит с Михаилом Сергеевичем негласные встречи. По словам Бориса Николаевича, Горбачёв успокоил его: цель злополучного указа — прибалтийские республики. Это там националисты хотели обособиться в своих телецентрах от Гостелерадио СССР. Разъяснение вызывало только усмешку (от указа ведь Русью пахло!), но если появлялся шанс обойтись без громких скандалов, почему бы им не воспользоваться. Годилась и прибалтийская версия.
К тому же, Михаил Сергеевич внезапно снял с работы Ненашева. И в ноябре назначил председателем Гостелерадио Леонида Кравченко. Мне дали понять, что Леонид Петрович получил от Кремля соответствующие указания. Какие — стало ясно позднее. Теперь уже Кравченко был вынужден изворачиваться и врать. Через несколько лет он признался в интервью, что Горбачёв и перед ним поставил задачу тянуть с переговорами бесконечно, а частоту России не отдавать. Цирк, да и только! Вот такого многоликого президента посылал бог нашей стране — Советскому Союзу!
Что ж, пора было, как говорится, спускать собак. Через печать на Кравченко обрушила свой гнев московская и питерская интеллигенция. Она объявила бойкот первому каналу. На сессии Верховного Совета РСФСР я озвучил доклад об информационной блокаде России. Выступления депутатов не сулили интриганам ничего хорошего. Думаю, Кравченко, осознал, что в случае разборок на съезде Михаил Сергеевич сдаст его за милую душу. И в начале апреля 91-го подписал протокол о передаче России второго канала (после августа ВГТРК получила и весь комплекс на Шаболовке). Со стороны РСФСР протокол подписали назначенный председателем ВГТРК Олег Попцов и я.